Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!

Имелись у мастера злые умыслы против моей начинающейся карьеры "общественного" защитника, когда накануне "дебюта" в суде рассказал анекдот? И до сего дня, а прошло тридцать лет, не могу придти к однозначному ответу: мастер хотел взбодрить и вдохновить анекдотом, или провалить и опозорить принародно? Как идти на судебное заседание, где будет "решаться судьба товарища", с таким анекдотом в памяти? Не получится ли в суде филиал театра "Комедии и сатиры", где в главной роли "спасителя" подсудимого будет выступать не профессионал, а далёкий от судейского мира, человек?

Чутьё не обмануло: веселье, как и ожидал, было. Оно началось с момента, когда всех участников "процесса" пригласили в зал судебного заседания. Странности начались с того, что меня, "общественного защитника", подсудимого и "жертву" усадили рядышком на одну скамью. Такое размещение развеселило, но чуть-чуть. Скамья была настоящей "скамьёй подсудимых": длиною мета в четыре, шириною сантиметров в сорок с толщиною доски для сидения в полных шесть сантиметров. Изделие было окрашено суриком.

И тогда подумал, что "процесс" закончится не иначе, как полюбовно: с чего бы это вдруг усадили истца и ответчика рядом? Они никак не походили на тяжущиеся стороны, они скорее были похожи на людей, встретившихся после долгой разлуки, и "общественный" в моём лице между ними был явно лишним. Хватило бы и одного профессионального защитника, но тот почему-то сидел в сторонке. Не было видно и человека в синей униформе с погонами работника прокуратуры. Тех, что всегда и упорно требуют для виновных максимального срока наказания.

Итак, подсудимый и его "общественный" сидели на скамье перед судейским троном и ждали. Судьёй была женщина, и она с умным видом что-то рассматривала в тощей папке с надписью "Дело" Справа и слева от него, как "символы законности", восседали "народные заседатели", лица которых я так и не запомнил. Это были разнополые старички, верившие в "справедливость советских судов". Бывали простаки в своё время.

Наступила тишина, и первый судебный процесс, где я был призван защищать, начался. Сделал серьёзное лицо, но, понимал, что "делаю лицо" и оттого веселился больше. А тут ещё вспомнился анекдот о кавказце-защитнике, и губы неудержимо потянуло в улыбку. Только этого не хватало! Надо же такой неприятности случиться! Чему улыбался? Судьёй была женщина под пятьдесят, защитнику-профессионалу — не менее того и под действие анекдота, коим вчера веселил мастер, эти двое судейских никак не подпадали. И всё же хотелось заржать, только моего ржания и не хватало "при всём трагизме ситуации".

Но знал, что нужно делать, когда весёлая мысль тянет рот улыбкой от уха до уха, а улыбаться — нельзя! Нехорошо! Верх неприличия! — от анекдота следовало избавиться, как и от вещи: рассказать его кому-то, отдать его и пусть кто-то другой улыбается, а я останусь строгим и серьёзным. Хотя бы внешне.

Но как рассказывать анекдот во время судебного разбирательства? Каково: решается "судьба человека", а "защитник от коллектива" что-то шепчет на ухо соседу и улыбается!? Чему, позвольте спросить, вы улыбаетесь!? Что нашли весёлого в столь грустном деле, как покушение на мягкие части тела женщины с применением "режуще-колящих" предметов? У вас "все дома"?

Мастер оказался прав: процесс был скучным и предсказуемым. Когда пришла очередь говорить защитительную речь, то от волнения мои голосовые связки так "задубели", что первые слова были похожи на хрип астматика со стажем. Мало того, что подвижность голосовых связок была почти нулевой, так они к тому же ещё и "мандражировали".

Как, похожее по звучанию французское "мандраже" получило прописку в русском языке — тому где есть объяснение, но искать нет желания, а потому выскажу своё объяснение: "мандраже" — это французский брат русского похмельного "колотуна". Это когда всё тело колотит неуёмная дрожь. В лечении похмельного "колотуна" применяется любое лекарство на спирту. От большого "перебора" — и дрожь бывает крупная, того гляди рассыплет в прах, от малого — и дрожь такая, но обе тяжело переносятся, обе подлые и ужасные!

А "мандраже" рангом выше! Если русский "колотун" терзает тело, а речь не трогает, то "француз", мало ему, подлому, понуждает вибрировать не только тело, но и "струны души": голосовые связки!

"Мандраже", этот чужой ужас, надёжно прижился в рабочих коллективах отечества.

Привожу текст моего первого и единственного "мандражирования" на адвокатской ниве: