Хотя какое-то пропитание хочешь иметь? Хочешь, не было простаков с заялениями "умру голодной смертью, но не пойду служить оккупантам!"
- Ложись и умирай, а как быть с детьми? - вагоны прежние, на колёсах, хозяева новые, а остальное осталось неизменным.
- С "народными мстителями" доводилось встречаться?
- Было. Как-то иду на службу, осень, и перед станцией встречает личность в телогрейке. Встретившийся по экипировке моей понял на кого работаю, показывает кусок угля:
- В тендер подбрось! - не просит, требует...
- Как подбросить? Забраться в кабину паровозников, а те не зададут вопрос "чего забыл", не допросят о цели не хуже немцев, а может, и лучше? Свои в Гестапо не сдадут, и разговор не заведут, а хватят тяжёлым ключом по черепу и сбросят с паравоза. Останусь целым - повезло, нет - стало быть не судьба. Если немцы возьмут - бить не станут, пулей ограничатся, а у меня трое гавриков, и все малые. Подброшу "уголёк" в тендер, и что потом?
...потом, на ходу состава, на вид нормальный кусок угля кочегар кидает в топку локомотива, секунды, взрыв в топке рвёт жаровые трубы и освободившийся разносит котёл локомотива на части.
- "Получайте партизанскую месть"! - взрывы котлов никого из локомотивной бригады в живых не оставляли, не пришибло железом - убивал пар.
Прислужники, предатели проклятые, заслужили, не ждите пощады!
- Подбрасываю "уголёк" в тендер чужого (если получится) лкомотива, и те паровозы обслуживают предатели, как и я... Как соседа убивать? Его детей сиротами делать во "имя спасения саюза савецких..."? Как скоро немцы вычислят и возьмут меня,
сколько потратят времени на выяснение моего патриотического порыва, а выяснив шлёпнут? Все случай оканчиваются плохо.
Что ответил "мститель" и за отказ помогать в святом деле изгнания оккупантов с савецкой земли не прикончил родителя не опросил при жизни, вот и приходится выяснять детали у беса. Но, думаю, не сам, отец шлёт сигнал из своего далека:
"Скорее всего это был провокатор от немцев, уж больно свободно разгуливал возле серьёзно охраняемого объекта..."
- Тип в телогрейке мог быть бесстрашным (героическим) "народным мстителем", но ни первого, ни второго выяснить невозможно.
Глава вторая.
Вторая рождественская ночь.
Обитатели монастыря помнили первое празднование чужого "рождества Христова", помнили, каким фейерверком встречали немцы католическое Рождество в прошлом году, и повторно пугаться не готовились.
Война хороша разнообразием: в ночь за пару дней до Рождества, или менее того, советская авиация совершила не особо жестокий налёт на станцию. Судить о жестокости налёта, производимого за пять километров от твоего жилища трудно, почти невозможно, бомбят - ну и пусть бомбят, не в тебя метят, сверху виднее кого боибить, а знай счёт - ни одна свалившаяся на станцию бомба не осталась неучтённой.
Самой станции налёт был сильным, но поскольку до монастыря долетали только звуки взрывов - налёт записывался в список "терпимых". Монастырцы довольно равнодушно отнеслись к налёту советской авиации:
- До нас не долетят, хвати с нас прошлогодних страхов, учёные! - к тому времени каждый третий обитатель монастыря претендовал на звание эксперта по вопросам авиационных налётов, и принять обработку станции за прошлогоднее "торжество по случаю" не мог.
Рождество началось, рановато и с большим заревом над станцией! Настолько большим и хорошим заревом, что лица монастырцев, высыпавших на улицы для выражения чувств, были хорошо видны.
Люто бомбят станцию, и отца нет третьи сутки! Что думать, чего ждать?
До предела тревожное состояние души мать обозначала двумя словами: "предаться земле". "Предание земле" - часть христианского обряда погребения, после которого всякие "воскресения" невозможны... если не считать "всеобщего воскресения из мертвых" с последующим "страшным судом".
"Предаться земле" - короткое и точное определение, ничего лишнего: "конец всему". У "предаться земле" был ещё один короткий и пугающий смысл: "умерла", но мать им не пользовалась, но отдавала предпочтение "преданию земле". "Предаться земле" несёт в себе незавершенность, звучало замаскировано, изящно, и не имело точности, кою несёт в себе понятное "умерла", "предаться земле" не значило полного и окончательного расчёта с видимым миром.
Причин "предаться земле" у матери было больше, чем нужно: бомбёжка на станции была? Была! Приличная? Очень даже, страшная и "яркая"": в монастыре, в пяти километрах от станции, было светло, как днём... ну, если не совсем, "как днём", то с видимостью, коя позволяла без труда видеть выражения лиц обитателей монастыря, высыпавших на улицы с желанием что-то узнать о происходившем.
Мог отец попасть под "обработку" родной авиации? Вполне, к тому и шло: верной работой на врагов отец заслужил наказание от "родной советской авиации" и повисшая в келье тревога языком матери сказала:
- Зови отца...
- Верно, только ты мог спасти отца... единственный мужчина в доме...