Прогулки с пантерой

Фрау Мюллер оставила для нас на столе бутылку местного вина и два яблока. Мы быстро собрали чемоданы и в состоянии, близком к нирване, посидели на балконе, распивая чуть терпкий напиток, последний раз наслаждаясь спокойствием европейской провинции.

— Выбросить? — спросил Лешка, выудив из кармана картонный прямоугольник с телефоном Арины и Арнольда.

— Да ладно, оставь, — я взяла у него импровизированную визитку. Лучше бы мы ее выбросили. А еще лучше, если бы мы остались этим вечером в гостинице.

* * *

— Чем вы его кормите? — моя бывшая соседка Аннушка пыталась вытряхнуть Вениамина из сумки, — мясо не ест, молоко не пьет, купила ему «вискас», так он в него написал.

— Анют, я же тебе написала все. Сейчас он проникся ванильными кексами, кабачковой икрой и корейской морковкой. Пару месяце назад ел еще кукурузные хлопья, но последнее время не очень.

— Да ну? — удивилась Анюта, — я думала, ты пошутила! Разве кошки такое употребляют?

— Он уже пятнадцать лет с людьми живет, человеком пока не стал, но замашки перенял.

Спавший с боков Веня мяукнул, выражая свое согласие с такой постановкой вопроса и одновременно требуя чего-нибудь пожрать. От сыра с плесенью он отказался, от румяных булочек, которые нам навязала с собой фрау Мюллер, тоже. В итоге Лешка отправился в магазин, а мы с Анной пошли чаевничать.

— Вот, Насть, как у тебя все хорошо сложилось то, — с искренней радостью молвила она, оглядывая кухню. Кухня радовала глаз райской пестротой и смелостью дизайна — подарок благодарного клиента. Первое время плотоядные стрекозы на шторах и дурацкие лубочные цветы на стенах меня бесили, но потом я привыкла.

— Тебе тоже грех жаловаться, — великодушно сказала я.

— Грех, Настенька, грех, а иной раз так хочется пожаловаться. Мочи нет.

— Ты опять за свое?

Аннушке, примерной жене и матери многочисленного полка сыновей, в котором прибывало так быстро, что я давно сбилась со счета, время от времени попадала вожжа под хвост. Привычная жизнь переставала ее устраивать, хотелось бурь, водоворота страстей. Сначала она впадала в меланхолию, какое-то время тихо страдала, но затем начинала действовать. Бросала хозяйство и записывалась на три языковых курса сразу, вступала в клуб экстремального вождения, в общество любителей зимнего плавания, вставала на лыжи, на роликовые коньки, прыгала с тарзанки и с парашютом. Новая беременность заставляла бросать начатое на полпути. Но тем не мене бывшая соседка могла вполне бойко объясниться на смеси немецкого с испанским, сделать крутой разворот на пересеченной местности, лихо проехать на роликах по парапету набережной и при случае поразить друзей старшего сына бесстрашием на самых головокружительных аттракционах.

— Насть, ну ты понимаешь, — втолковывала она мне, — никогда у тебя так не было, что все хорошо, а жить тошно?

— Нет, не было, — твердо соврала я.

— У меня было…

— Господи, что на этот раз? — взмолилась я.

— Да ты знаешь, секс у нас с Петюней какой-то пресный стал.

— Да неужели? Ты часом не беременна?

— Типун тебе на язык. Куда уж? Нет, я про другое. Мне ведь, стыдно сказать, и сравнить то его не с кем.

— Тебе непременно надо сравнить?

— Ах, нет. Но мне хочется… мне чего-то хочется… Я его на стриптиз подбиваю сходить.

— А он?

— Ругается.

— Да смотреть то там по большому счету нечего, — со знанием дела сказала я, — мы с Лешкой как-то ходили. Тоска. Хочешь, я с тобой на стриптиз схожу?

— Не, с тобой не то, — скривилась Аня, — тянет меня куда то… А куда, не могу понять.

— Ой, Нюра, сидели бы вы дома! — я подлила себе еще чаю и укоризненно погрозила Аннушке пальцем. Некоторые ее эксперименты кончались весьма плачевно. Пару раз она была даже бита мужем. Петухов старший жену нежно любил, но был тем еще домостроевцем. Он вполне искренне полагал, что женщина от природы не наделена достаточным интеллектом для самостоятельного плавания. Бизнес-леди он считал ошибкой природы и гормональными мутантами, самодостаточных одиночек синими чулками, кокеток развратницами. Но надо отдать ему должное, заскоки жены всегда встречал с понимаем, и во многом потворствовал ее дури. Лишь когда она била через край, он недобро почесывал руки.

— Нет, тебе меня не понять, — Аннушка томно закатила глаза, — а вот когда у тебя семеро по лавкам сядут, да всех накормить надо, обстирать, да так каждый день, вот я посмотрю на тебя. Как-то тебе будет? Не захочется ли из этого порочного круга выбраться?

— Из одного порочного круга в другой? — подмигнул нам пришедший из продуктовой лавки Лешка. Через пару минут Веня довольно захрумкал острой морковкой, а мы забыли о разговоре. Почти. Тревожный ветерок снова коснулся моего лица. Да что же это такое?

* * *