Важно отметить тот факт, что система управления кораблем не справлялась с возмущениями. После выдачи тормозного импульса 7К-ОК(А) ╧ 4 ("Союз-1") отклонился от сориентированного состояния - вместо того, чтобы лететь кормовой частью вперед, он перед входом в атмосферу завалился "на бок". Вот тут-то бортовая автоматика и выдала команду "Авария-2", отключив систему управления спуском. Даже до разделения отсеков уже ясно, что спуск корабля будет баллистическим.
О причинах прохождения команды "Авария-2" читаем в одной из работ по истории космонавтики:
"Незадолго до входа в атмосферу случилась очередная неприятность - казалось бы, мелкая, но с тяжелыми последствиями. Из-за нераскрывшейся батареи произошло небольшое возмущение на спускаемый аппарат, и он слегка отклонился от курса. Всего на несколько градусов. Автоматика это поняла и сформировала команду "Авария-2" [10.2].
Иначе, чем Василий Лазарев и Михаил Ребров, описывает последний доклад Владимира Комарова и Юрий Зайцев, действительный академический советник Академии инженерных наук Российской Федерации:
"Последние слова, которые были приняты на Земле: "Я - Рубин! Сейчас будет разделение..." Имелось в виду разделение отсеков (космического корабля 7К-ОК ╧ 4 ("Союз-1") - С.Ч.). Затем голос космонавта утонул в шуме помех..." [10.31].
Аналогичной версии придерживается и А.Борисов в своей статье "Звездный рейс Владимира Комарова. Версия причины "Трагедии-1", опубликованной в журнале "Новости космонавтики" в мае 1999 года:
"Приближался момент отстрела бытового и приборно-агрегатного отсеков. Последние слова космонавта, которые были приняты на Земле: "Я - "Рубин"! Сейчас будет разделение...". Имелось в виду разделение отсеков. Затем голос утонул в шуме помех..."
Существует и такая версия последней беседы Комарова с Центром управления полетом:
"Союз" произвел торможение точно над расчетной точкой. Вскоре после этого космонавт вышел на связь с кораблем наблюдения в Средиземном море. Именно этот сеанс считается последним. Голос у Комарова бодрый, но, по понятым причинам, усталый. Он отрапортовал о тормозном импульсе с использованием "лунной ориентации", занял среднее кресло и ждет, когда под действием тепловых датчиков произойдет разделение спускаемого и агрегатного отсека.
Последние слова: "Передайте всем... (помехи) произошло разделение..." Все, он возвращался на Землю!" [10.32].
Существуют и другие, в корне отличные версии последнего разговора Владимира Комарова с Землей.
Вспоминает подполковник Валентин Светлов:
"Я во время полета Владимира Комарова через смену дежурил на связи в Евпатории, в Центре управления полетом. Примерно в половине второго ночи 24 апреля в ЦУПе возникло замешательство после поступившего из Москвы указания руководству полетом: "Всем быть на связи, в готовности к немедленному замыканию на борт "Союза-1"!"
И действительно, через несколько минут в динамиках что-то зашуршало, защелкало, и властный мужской голос произнес: "Говорите, корабль - на связи!"
И все мы, сидящие и стоящие в зале ЦУПа, услышали голос (председателя Совета Министров СССР. - С.Ч.) Алексея Николаевича Косыгина:
- Товарищ Комаров, здравствуйте. Как слышите меня?
- Здравствуйте. Слышу вас нормально.
Косыгин продолжал:
- Мы внимательно следим за вашим полетом. Мы знаем о том, что вы столкнулись с трудностями, и принимаем все меры для их устранения...
На эту фразу Комаров не прореагировал. Возникла неловкая, тягостная пауза.
Потом Косыгин произнес еще одну, последнюю в этом разговоре фразу:
- Что мы можем для вас сделать?
Комаров изменившимся голосом ответил:
- Позаботьтесь о моей семье!.." [10.32].
А вот правдивость этих воспоминаний "подполковника Валентина Светлова" вызывает большие сомнения.
Во-первых, автор книги предпринял немалые усилия, чтобы найти еще хоть какую-то информацию об этом человеке. Увы, пожалуй единственный след в информационном пространстве, который оставил "подполковник Валентин Светлов", - это именно опубликованное выше воспоминание.
Во-вторых, в воспоминаниях "подполковника Валентина Светлова" приводится время разговора советского руководителя Косыгина с космонавтом Комаровым - в половине второго ночи 24 апреля. Легко подсчитать, что это семнадцатый виток полета, то есть время, когда "Союз-1" пытались вернуть на Землю. Вряд ли именно в этот напряженный момент Москва в лице Косыгина возжелала поговорить с бортом космического корабля.
И, наконец, в-третьих, никто из лиц, работавших в ночь с 23 на 24 апреля 1967 года, то есть во время орбитального полета космического корабля 7К-ОК(А) ╧ 4 ("Союз-1"), в Центре управления полетами в Евпатории, в Москве, на Байконуре не приводит в своих воспоминаниях факта разговора председателя Совета Министров СССР Алексея Косыгина и космонавта Владимира Комарова. Никто такого разговора не слышал.