Отец, мягко говоря, удивился моему появлению в дверях кухни утром. Кажется, мама ничего не рассказала ему про вчерашний вечер и свои открытия, за что я был безмерно ей благодарен. Он лишь поднял брови, пожелал доброго утра и, забрав чашку кофе, спрятался в гостиной с утренней газетой, как делал каждый раз, когда мама заканчивала свой завтрак. Это было одной из традиций их семейной жизни: они всегда вместе завтракали и ужинали. Встречали и провожали день. Всегда вместе, исключение составляли лишь командировки.
Я же половину ночи, а затем и весь день проверял телефон, надеясь, что она ответит. Каждое уведомление заставляло вздрагивать и мгновенно тянуться к телефону, за что несколько раз я ловил на себе возмущенный взгляд отца и почему-то радостный взгляд мамы. Это было хуже пытки, но раз за разом я читал все сообщения, обновлял мессенджер. А затем телефон просто замолчал, давая понять, что все, правда, кончено. Слишком поздно мудрый совет пришел в мою жизнь. Слишком поздно, чтобы в глазах Изабеллы выглядеть тем, кем я выглядел до этого. И если она считала меня самым настоящим говнюком, то я на сто процентов был с ней согласен.
Ни вкусный ужин, ни отец, даже не касающийся опасных тем, не пускали ощущение праздника в голову. Я был готов бросить все и поехать к ней, пусть хоть на коленях вымаливая прощение. Да, и я бы даже испортил дорогущий и любимый костюм, встав на колени, лишь бы она снова посмотрела на меня тем взглядом, от которого внутри строились целые города, и желание видеть ее улыбку как можно чаще распространялось с огромной скоростью. И осознание того, что я сам все испортил, делало только хуже, заставляя ковыряться вилкой в тарелке. Аппетита не было, как и желания участвовать в непринужденном разговоре за столом.
А потом телефон звякнул, от неожиданности заставляя едва не выронить вилку из рук. Под внимательными глазами родителей, тут же метнувшихся ко мне, я сунул руку в карман, чувствуя, как надежда пробивается сквозь страх. Мне так хотелось, чтобы это была она.
И, кажется, мое рождественское желание было исполнено, потому что на экране высветилось ее имя и короткое “я приду”.
Я подскочил из-за стола, бросив салфетку на стул, под непонимающий взгляд отца. Мама, кажется, сразу поняла, что к чему, потому что ее лицо озарилось понимающей улыбкой. Она тут же повернулась к мужчине, легко качнув головой.
— Я позвоню, — проговорил я, вылетев из кухни, захватил пальто и вышел из дома, надеясь, что успею вовремя.
Но у машины были свои планы. Она отказывалась заводиться. Как бы я ни пытался, но раз за разом она слала меня в далекое путешествие, куда должна была отправить Изабелла.
Было так страшно упустить еще один шанс. Было страшно не суметь воспользоваться им, чтобы все наладить. Но почему-то все было против того, чтобы в эти треклятые семь вечера я оказался в парке. И даже связь, которая почти сразу после ее сообщения пропала.
И какое-то совершенно не свойственное мне отчаяние накрывало с головой, пытаясь вытеснить теплую надежду на то, что я что-то придумаю. Именно в этот вечер мне до безумия хотелось верить в то, что рождественское чудо существует. И, может быть, это исполнилось мое желание. Или у мамы дар убеждения работал лучше, чем мой, но отец возник перед окном моей машины, когда я почти сдался, устало опустив голову на руль.
Я открыл дверь, встречая серьезный взгляд мужчины, которым он награждал меня всякий раз, когда был мной недоволен. И я уже даже приготовился к тому, что за этим последует очередная лекция о том, что я идиот.
— Я не одобряю того, что ты сделал ровно то, чего я просил не делать, — ух ты, я оказался прав, но это не принесло удовольствия, только огорчение, заставляющее вымученно вернуть голову на сцепленные на руле руки. — Но я рад, что ты ведешь себя, как мужчина. Хотя, конечно, твое решение сдаться не принимаю. Это было неправильно.
— Будто я сам не знаю, — буркнул я. — Сам представь, чтобы было, если бы об этом все узнали.
— Пытался защитить ее, я понимаю, — заметил он, — именно поэтому стою здесь, — проговорил отец. Я посмотрел на него, пытаясь понять, о чем вообще шла речь. И тут он непривычно мягко улыбнулся, подняв в воздухе связку ключей. — Можешь взять мою машину.
Я неверяще смотрел на непривычно доброго отца, гадая, не выпил ли он чего-то лишнего, но взгляд голубых глаз, таких же, как у меня, оставался ясным, поэтому я выскользнул на улицу, порывисто обнял его, пытаясь вложить в этот простой жест все то, что хотел сказать, но не мог подобрать слов.
— Спасибо.
— С рождеством, сын.
— С рождеством.
— А теперь поторопись, пока она не поняла, какой ты болван, — он усмехнулся, как в детстве потрепав меня по волосам. В этот момент стало еще теплее, словно вся жизнь снова приобрела оттенки, позволяя поверить в то, о чем говорили многие. Семья именно тот уголок спокойствия, тишины, принятия и поддержки, даже когда с твоими действиями не соглашаются, отрицают и не принимают. Семья просто отходит в сторону, позволяя жить так, как тебе нужно. И я был чертовски рад тому, что мой отец это понял.