Проигравший из-за любви

Возможно, покажется странным, но это молодое существо не могло существовать, в атмосфере, лишенной любви. Для нее и на Войси-стрит никогда не Находилось большой любви, она не испытала на себе всей мягкости родительской любви и не была обласкана нежными улыбками бабушки. Но Джарред и миссис Гарнер хоть немного заботились о ней. И на них находила иногда минутная доброта. Она была «моей девочкой» и «моей попрыгуньей» для Джарреда, когда он пребывал в хорошем настроении. Она была «моей дорогой» для миссис Гарнер, когда дела шли гладко, и даже в худшие времена она являлась «нашей Лу». Она принадлежала им и в глубине сердца любила их, даже когда они были сердиты.

Здесь же до нее не было никому дела. Она была чужой, случайной личностью из низшего мира, вытолкнутой в этот «высший свет», и потому должна была чувствовать себя нежданной, непрошенной гостьей.

«Я не останусь здесь дольше, — сказала Лу, глядя на голубое небо со скользящими по нему облаками, — я убегу. Конечно, я не могу вернуться к отцу после того, как он выставил меня из дома. Я эмигрирую в Австралию. Где то место, где мистер Чемни заработал свои деньги? В Австралии. Мистер Лейбэн имел акции пароходства, корабли которого ходили туда. Я слышала, как он говорил об этом. Корабли перевозят тысячи эмигрантов в эту огромную необжитую страну, где для всех хватит места и пищи. Я поеду в Австралию. Говорят, что там всегда нужны слуги. А у меня неплохо получается работа, по дому. В свое время я весьма много этим занималась. И если бы мне там хорошо платили, то я, бы могла скопить какую-то сумму в течение нескольких лет и постепенно бы стала леди. Кроме того, у меня бы оставалась пара часов ночью, когда вся работа по дому уже сделана, для того, чтобы я могла почитать, как это было на Войси-стрит. У меня было бы время на то, чтобы самой заняться своим образованием, причем, я сделала бы это гораздо лучше, чем мисс Сторкс могла бы выучить меня за три жалкие года».

Эта импульсивная молодая персона была скора на принятие решений, особенно, когда у нее было для этого достаточно оснований. У нее были деньги — та банкнота, которую ей дал Уолтер. Об этом секретном запасе она думала с большой благодарностью в часы своего уныния. Банкнота являлась как раз той суммой, которая могла бы помочь осуществить ее намерение в любой момент.

Гонг к чаю прозвучал, пока она размышляла над своим необычным следующим жизненным шагом. Было шесть часов. Часа через два должно было стать совсем темно. Молитвы читались в восемь. Главные двери в школу не закрывались до половины девятого. Пока вся школа будет молиться в столовой, она должна была спуститься вниз с маленьким узелком с одеждой и тихонько выскользнуть во двор. Высокие железные ворота должны быть закрыты, но ключ находится слева, в замке, до тех пор, пока главная горничная не выйдет в полдевятого во двор и не закроет их на ночь. Каждый, кто подошел бы в это время к дому, был бы извещен скрипом петель, ключа в замке и лязгом цепей о своем несвоевременном визите.

Два часа, два тянущихся часа тишины — и она будет за пределами этого дома, на свободе. Она думала о белом корабле, о безграничных просторах моря, об океане, который ее глаза видели только на картинке. Она думала о тех простых и хороших людях, которые будут ее спутниками. У нее не было ни малейшего сомнения по их поводу. Она знала, какие добрые люди жили на Войси-стрит, какие они были дружелюбные, готовые помочь в любой момент, и постоянно интересующиеся судьбой друг друга. Конечно, они любили поскандалить, это надо было признать, могли покидаться камнями, но они и были готовы поднять побитую жертву, принести ее к себе домой, перевязать ей раны и успокоить после того, как выяснения отношений были закончены.

Было ли ее бегство предательским по отношению к Уолтеру, покровителю, желающему обучить ее и сделать леди? Возможно, и могло так показаться, но на самом деле все было не так. Ее уход отсюда являлся самым лучшим, что она могла сделать для него, — она должна была уйти с его дороги. И тогда бы он избавился от путаницы и тревоги. Он ведь с такой печалью смотрел на неё, был так взволнован и смущен во время их расставания, когда, казалось, все ее мужество покинуло ее и она разрыдалась у него на плече.

Лучше, гораздо лучше, если бы она была на другой стороне мира, поскольку только расстояние могло отделить ее от художника и его молодой жены. Лучше для него, счастливее для нее.

«Возможно, я и избавлюсь от любви к нему в Австралии», — думала она.

Принесли ужин для нее, но это лишь называлось ужином. На самом деле им оказалась пинта мутного, слегка теплого какао, кусочки черствого хлеба, слегка смазанного каким-то жиром, конечно, их было много, но они отнюдь не выглядели аппетитно. Мисс Гарнер даже не взглянула на все это.