Проигравший из-за любви

— Вы собираетесь ехать одна? Хорошо, вы не могли сделать ничего лучшего. Там совсем неплохо, заработная плата в три раза больше, чем в Англии, баранина по три пенса за фунт, превосходный климат, изобилие мужей. Посодействовать в путешествии? Нет, платите сами. Странная девушка. Ну, ничего. В Австралии хорошо. И никогда не вздумайте возвращаться обратно, никто этого не делал. Джон, сделайте билет этой молодой леди. Вы пришли вовремя. Блэкволская железная дорога доставит вас к западным индийским домам. Спросите там о «Земле обетованной» и не стоит терять времени. Это судно должно быть отбуксировано в Грэйвсенд сегодняшним полуднем. Покажите свой билет и получите снаряжение. Всего хорошего.

Лу еще не пришла в себя, когда обнаружила, что стоит на улице с загадочным билетом-паспортом. Хотя она и стояла на лондонской улице, но чувствовала, что не принадлежит ей, не является больше частью этой деловой жизни, что она уже изгнанница. Мысль о том, что она так настойчиво хочет эмигрировать, вдруг причинила ей сильное душевное страдание. Что это за таинственные связи с родной землей? Оставить ее — все равно что проститься с мужем, другом.

Всю ночь и утро лил сильный дождь и Темз-стрит была в грязи, но эта ее грязь и слякоть не шла ни в какое сравнение с болотом западных индийских доков, к которым Луиза подошла со станции. Здесь все действительно было пропитано грязью, и ей открылся новый мир громадных кораблей, их высокие прямые мачты уходили в летнее небо, разноцветные флаги развивались на фок-мачтах, перекинутые с бортов суден трапы не оставались подолгу пустыми: товары грузились и разгружались, громоздились в огромном количестве бочки, горы сандаловых деревьев лежали повсюду, груды шерстяных мешков были разбросаны тут и там.

Лу несколько раз пришлось спросить дорогу, показывая свой билет как документ, свидетельствующий о правомерности ее пребывания в этом незнакомом мире, прежде чем она добралась наконец до длинного низкого сарая, где комендант раздавал снаряжение эмигрантам: кровати, маленькие жестяные кружки, ножи, ложки и вилки из блестящего британского металла, которые бы не рискнули положить к себе на стол даже люди среднего класса, немного скобяных изделий, мыло, одежду: голубую шерстяную фуфайку и молескиновые брюки для мужчин и серую ткань для женщин, поддеваемую под платья и юбки.

На этом складе царила настоящая предотправочная суета. Клерк сидел за столом, записывая имена эмигрантов, номера их будущих коек, здесь были и семейные парочки; количество людей в некоторых семьях выражалось дробными числами, причем половинками считались маленькие дети. В этом месте оказались и просто одиночки, и молодой сельский рабочий, бледный механик, молодая женщина и много других людей, собирающихся пересечь земной шар в поисках лучшей жизни.

Эмигранты прошли по сходням с ограждениями, напоминающими перила при входе в парижский театр. Затем они получали номера своих коек, затем проходили к мистеру Свону, распределяющему их снаряжение: сначала узкие соломенные матрасы, обшитые новым тиком, еще пахнущие мануфактурой, затем набор посуды, включающей кружку, тарелку, тазик, ножи и, наконец, три или четыре кусочка мыла, ну и для некоторых выдавали молескиновую материю и фуфайки.

Он был ярким, приятно выглядевшим джентльменом, этот мистер Свон, с дружелюбным улыбающимся лицом, которое казалось более молодым, чем должно было быть в его годы. Он провел свою жизнь, распределяя снаряжение среди эмигрантов, вручая им кастрюльки и матрасы, но никогда не помышляя о том, чтобы эмигрировать самому, он смотрел на эмиграцию как на самую милую вещь в мире, это была как бы судьба, для которой все рождались, а те, кто все же не уезжал, просто лишали Австралию дополнительных жителей. Мистер Свон выселил бы все население Британских островов и, снабдив кастрюльками, послал бы его на Юг в поисках счастья. Он был большим поклонником Шекспира, и строчки стихов этого поэта были у него на устах, он просто не мог не процитировать некоторые из них, раздавая снаряжение эмигрантам. Здесь слышалось бряцание кастрюль и кружек, хруст соломенных матрасов, людской гул. Тут и там шатались под тяжестью матрасов для семьи эмигранты, и над всем этим царил веселый голос мистера Свона, цитирующего Шекспира. А после полудня этот почтенный джентльмен отправился в Грэйвсенд, на борт «Земли обетованной», где можно было видеть его раздающим кастрюли.

— Ну вот, сегодня я сделал неплохую работу, — сказал мистер Свон, когда проверил число квитанций на снаряжение, выдаваемое им. — Подождите, молодой человек, теперь можете проходить со своими матрасами. Ну, моя прекрасная, ваши дела привели вас к нам? — говорил он, обращаясь к Луизе, которая в этот момент приблизилась к прилавку. — Уезжаете одна? Устали от этой страны, я полагаю. Отлично. Ну вот вам, моя дорогая, одна тарелка, одна кружка, две ложки. Женщины находятся в кормовой части судна. Вот вам матрас, моя дорогая, — конечно, он слишком тяжелая ноша для вас.