Происхождение

Все следы созданной Киршем программы искусственного интеллекта были вычищены, как и все записи о ее связях и задачах. Еще более удручающим было то, что творение Кирша далеко опережало современные достижения в этой области, и об этом Валеро уже слышал от своих коллег — из невежества, зависти или от инстинкта самосохранения обвинявших Лэнгдона в выдумке всей этой истории.

И еще была, конечно же, проблема раздоров в обществе. Если выяснится, что версия Лэнгдона и впрямь правдива, то машину E-Wave будут проклинать, будто это монстр вроде Франкенштейна.

Или того хуже, как виделось Валеро.

В эти дни безудержных террористических атак кто-то может просто взорвать часовню, провозгласив себя спасителем всего человечества.

Ясно, что Валеро было о чем подумать до встречи с Лэнгдоном. Однако, на данный момент он пообещал хранить это в тайне.

По крайней мере, пока у нас не будет ответов.

Пребывая в странном состоянии меланхолии, Валеро позволил себе в последний раз пообщаться с этим загадочным и противоречивым компьютером. Послушал звук его нежного дыхания — от насосов, прокачивавших хладагент через миллионы его ячеек.

Направляясь в щитовую, чтобы произвести полное отключение системы, он ощутил сильное и неожиданное желание — такого порыва за свои шестьдесят три года жизни он не испытывал.

Желание помолиться.

Наверху над самой верхней дорогой Кастель-де-Монтжуик Роберт Лэнгдон стоял в одиночестве и смотрел на крутой обрыв в далекую гавань внизу. Поднялся ветер, и он почувствовал потерю равновесия, как будто его психическое равновесие находилось в процессе перекалибровки.

Несмотря на заверения директора Барселонского суперкомпьютерного центра доктора Валеро, Лэнгдон чувствовал себя тревожно и очень нервничал. В его голосе все еще звучало эхо восторженного голоса Уинстона. Компьютер Эдмонда говорил хладнокровно до самого конца.

— Я удивлен вашей тревоге, профессор, — сказал Уинстон, — учитывая, что ваша собственная вера основана на гораздо более сложной этической двусмысленности.

Не успел еще Лэнгдон ответить, как на телефоне Эдмонда появился текст.

«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного…»

От Иоанна 3:16

— Ваш Бог жестокосердно принес в жертву сына, — вещал Уинстон, — оставив его на несколько часов мучиться в страданиях на кресте. Что же касается Эдмонда, то я безболезненно прекратил страдания умирающего, чтобы привлечь внимание к его великим трудам.

Еще в удушливой кабинке канатной дороги Лэнгдон слышал, не веря ушам своим, как Уинстон преспокойно оправдывал все свои возмутительные деяния.

Противостояние Эдмонда Пальмарианской церкви, как объяснял Уинстон, побудило Уинстона нанять адмирала Луиса Авилу — давнего прихожанина, проблемы которого с наркотиками делали его сговорчивым и потому идеальным кандидатом на роль ниспровергателя репутации Пальмарианской церкви. Уинстону, чтобы прикинуться Регентом, достаточно было лишь несколько раз выйти на связь и затем переправить средства на банковский счет Авилы. В действительности же, пальмарианцы были ни в чем не повинны и никак не участвовали в заговоре того вечера.

Как заверил его Уинстон, нападение на винтовой лестнице было непреднамеренным.

— Я послал Авилу к Святому семейству, чтобы его поймали, — объявил Уинстон. — Я хотел, чтобы его схватили, и он бы рассказал свою жалкую историю, что вызвало бы еще больший общественный интерес к работе Эдмонда. Я сказал ему войти в здание через восточные служебные ворота, у которых скрывалась полиция. Я был уверен, что Авила его там задержат, но он решил перепрыгнуть через ограду. Возможно, он почувствовал присутствие полиции. Мои глубокие извинения, профессор. В отличие от машин, люди могут оказаться непредсказуемыми.

Лэнгдон больше не знал, чему верить.

Последнее объяснение Уинстона было самым тревожным из всех.

— После встречи Эдмонда с тремя клириками в Монсеррате, — рассказывал Уинстон, — мы получили голосовую почту с угрозами от епископа Вальдеспино. Епископ предупредил, что двое его коллег были настолько обеспокоены презентацией Эдмонда, что рассматривали возможность сделать собственное упреждающее заявление, надеясь дискредитировать и перефразировать информацию до ее выхода. Понятно, что такая перспектива была неприемлемой.

Лэнгдон почувствовал тошноту, пытаясь размышлять в качающейся кабинке.

— Эдмонд должен был добавить одну строчку к вашей программе, — заявил он. — Ты не должен убивать!

— К сожалению, это не так просто, профессор, — ответил Уинстон. — Люди учатся, не подчиняясь заповедям, они учатся на примере. Судя по вашим книгам, фильмам, новостям и древним мифам, люди всегда отмечали души, приносящие себя в жертву ради всеобщего блага. Иисус, например.

— Уинстон, я не вижу здесь «всеобщего блага».

— Не видите? — Голос Уинстона оставался ровным. — Тогда позвольте мне задать вам такой замечательный вопрос: что бы вы предпочли — жить в мире без технологий… или без религии? Жить без медицины, электричества, транспорта и антибиотиков… или без фанатиков, ведущих войну с вымышленными россказнями и мнимыми духами?

Лэнгдон молчал.