С другой стороны, разделение на группы делает возможной торговлю между специализированными альянсами. Стаи шимпанзе закрыты: между ними не происходит взаимообмена, за исключением того, который осуществляется через насилие и эмиграцию. Человеческие группы не являются и никогда не были абсолютно закрытыми: они проницаемы173. Люди из разных родов встречаются не только чтобы подраться, но и для обмена товарами, информацией, пищей. Блага, которые они получают в результате, либо редки сами по себе, либо непредсказуемы в своей доступности. В некоторых случаях потребность в обмене могут измыслить нарочно, ибо он стимулирует торговлю. Наиболее ярким примером является племя яномамо, живущее в венесуэльских дождевых лесах и изученное Наполеоном Шаньоном.
Последний утверждает, что яномамо пребывают в состоянии хронической войны между деревнями. Насильственная смерть обычна среди мужчин, похищение — среди женщин. Но это не похоже на ситуацию у шимпанзе — Гоббсовой войны каждой группы против всех. Дело тут гораздо тоньше. Ключом к успеху для деревни яномамо выступает альянс с другим поселением. Сложная сеть соглашений объединяет различные деревни в конкурирующие альянсы. Как отдельные особи шимпанзе и дельфинов заключают пакты между особями, так группы людей заключают альянсы друг с другом.
В качестве клея для них используется торговля. Согласно Шаньону, деревни яномамо намеренно создают между собой разделение труда — оправдание торговле, надежно скрепляющей политический альянс между ними.
Дело вовсе не в том, что одна деревня имеет лучший доступ к особому сырью, чем другая. Каждая из них, в принципе, могла бы удовлетворить собственные потребности. Но люди намеренно этого не делают, потому что — хотя Шаньон и сомневается в сознательности мотива — обмен стимулирует торговлю, а значит, и альянсы. В качестве примера ученый приводит деревню, которую снабжало союзное поселение глиняными горшками. Жители первой утверждали, что не умеют или забыли, как делать такие горшки. Однако едва союз распался, они быстро все вспомнили. Деревни яномамо в основном обмениваются артефактами, а не пищей. Полагаю, это характерная черта ранней торговли — опора не на экологическое, а на технологическое разделение труда.
Народ яномамо из Амазонии занимался садоводством и охотой на протяжении относительно короткого периода времени — менее 10 тысяч лет, тогда как аборигены Австралии охотились и собирали примерно в шесть раз дольше. Тем не менее их модели торговли удивительно схожи, включая — это особенно важно — связь между коммерцией и реципрокными пиршествами. Шаньон полагает, что именно последнее — так сказать, цель, а торговля — всего лишь предлог. Ведь именно из пиршеств вытекает дружба, цементирующая альянс, который так ценен в военных действиях. По сути, является ли коммерция способом или целью, наверное, не так уж и важно. Как ни крути, она — предшественник политики, а не ее следствие.
Торговое право
Это потрясающие открытие. Если торговля предшествует праву, тогда весь домик из философских карт рушится. Джереми Бентам[48] говорил: «До законов не было собственности. Уберите законы, и право собственности прекратится». Даже наиболее убежденные сторонники свободной торговли имели обыкновение утверждать, что в условиях промышленной экономики правительство должно соблюдать нейтралитет, обеспечивая соблюдение договоров между торговцами. Без возможности обращения к закону и защиты со стороны государства, коммерция хрупка и в любой момент может исчезнуть.
Но это шиворот-навыворот! Правительство, закон, правосудие и политика не только возникли гораздо позже торговли, но и подчиняются ей там, где она занимает лидирующие позиции. Это утверждение справедливо не только в отношении охотников-собирателей, но и, как выясняется, средневековых купцов. Современное коммерческое право было изобретено и претворено в жизнь не правительствами, а самими торговцами. Позже, конечно, правительства попытались исправить ситуацию, но, надо признаться, в основном, с катастрофическими последствиями.