Происхождение человека и половой отбор

В двух последних главах было показано, что человек выказывает в своём телесном строении явные следы происхождения от некоторой низшей формы; но можно возразить, что в этом выводе вероятно, есть какая-либо ошибка, судя по огромному различию между умственными способностями человека и всех прочих животных. Без сомнения, различие в этом отношении громадно даже, если мы сравним умственные способности какого-либо из низших дикарей, не обладающих словами для выражения чисел, превышающих четыре и едва ли употребляющих какие-либо отвлеченные выражения для обозначения обыкновенных предметов или побуждений,[155] со способностями наивысших по организации обезьян. Различие, без сомнения, осталось бы огромным и в том случае, если бы какая-либо из высших обезьян усовершенствовалась или цивилизовалась настолько, как, например, собака по сравнению с родоначальной формой волка или шакала. Жители Огненной Земли причисляются к самым грубым дикарям; но я беспрестанно изумлялся тому, насколько трое туземцев, взятых на корабль Бигль, прожив несколько лет в Англии и немного научившись говорить по-английски, походили на нас по настроению духа и большей части душевных свойств. Если бы, за исключением человека, ни одно органическое существо не обладало вовсе умственными способностями, или если бы его способности были совсем различны по природе от тех, которыми обладают низшие животные, то, конечно, мы никогда не могли бы убедиться в том, что наши высшие способности развились постепенно. Но можно доказать, что такого основного различия не существует. Мы должны поэтому допустить, что расстояние, разделяющее умственные способности одной из низших рыб, например, миноги или ланцетника, и какой-либо из высших обезьян, гораздо значительнее того, которое отделяет обезьяну от человека; однако расстояние между рыбой и обезьяной заполнено бесчисленными переходными формами. Во всяком случае, немалое расстояние между нравственным состоянием дикаря (вроде того, который, по описанию старинного мореплавателя Байрона, размозжил голову своего ребенка о скалу за то, что тот обронил корзину с морскими ежами) и нравственностью Говарда или Кларксона), или, в умственном отношении, между дикарём, с трудом употребляющим какие-либо абстрактные выражения и Ньютоном или Шекспиром. Различия такого рода между величайшими людьми самых высших рас и низшими дикарями связаны тончайшими переходами. Поэтому возможно, что эти свойства могли перейти и развиться в другие. В настоящей главе постараюсь показать, что между человеком и высшими млекопитающими не существует какого-либо радикального различия относительно умственных способностей. Каждый частный вопрос, затронутый здесь, мог бы быть разработан в отдельной статье: но нам придется ограничиться кратким обсуждением. Так как не существует общепринятой классификации умственных способностей; то я расположу свои замечания в порядке наиболее удобном для моей цели, и выберу те акты, которые всего больше меня поразили, надеясь, что они произведут некоторое впечатление на читателя. Что касается животных, стоящих на очень низкой ступени развития, я приведу несколько добавочных фактов под рубрикою полового отбора, где покажу, что их умственные способности гораздо выше, чем можно было ожидать. Изменчивость способностей у разных особей того же вида представляет для нас пункт очень важный, и здесь будет приведено несколько примеров. Но было бы излишне вдаваться в излишние подробности, так как, после частых расспросов, я убедился в том, что все, кто долго присматривался к разным животным, включая птиц, единодушно утверждают, что различный особи значительно отличаются друг от друга всеми умственными особенностями. Каким образом впервые развились умственные способности у самых низших организмов? Вот вопрос, настолько же безнадежный, как и тот, каким образом возникла самая жизнь. Это задачи отдалённого будущего, если вообще они могут быть решены человеком. Если человек обладает теми же чувствами, как и низшие животные, то его основные интуиции должны быть такими же. Человек обладает также некоторыми инстинктами, общими ему и другим животным, например, инстинктом самосохранения, половой любви, любви матери к новорожденному потомству, стремление новорождённого (у млекопитающих) сосать грудь и такого прочего. Но человек, по-видимому, обладает меньшим количеством инстинктов, нежели животные, ближайшие к нему по организации. Орангутанг на восточных островах и африканский шимпанзе сооружают койки, на которых спят. Так как оба эти вида имеют общую привычку, то ее можно было бы приписать инстинкту; но мы не можем быть уверенными в том, что привычка эта не явилась результатом потребностей, общих обоим животным, а также сходных способностей к рассуждению. Эти обезьяны, вероятно, избегают употребления многих тропических ядовитых плодов, тогда как человек не обладает таким знанием; но и наши домашние животные, перевезенные в чужие страны и впервые выпущенные весною на пастбище, часто поедают ядовитые травы, которых впоследствии избегают. Зная это, мы не можем быть уверенными в том, что обезьяны не научились из собственного опыта или из опыта предков выбирать те или иные плоды. Несомненно, однако, что обезьяны, как будет показано, обладают инстинктивным страхом перед змеями, а быть может и другими опасными животными. Редкость и сравнительная простота инстинктов высших животных представляет замечательный контраст с низшими животными. Кювье утверждает, что инстинкт и разум находятся между собою в обратном отношении; некоторые авторы доказывали, что умственные способности высших животных постепенно развились из их инстинктов. Но Пуше[156] в интересной статье показал, что такого обратного отношения не существует. Насекомые, обладающие наиболее изумительными инстинктами, наверное, в тоже время и умственно наиболее развиты. Среди позвоночных, наименее умные, а именно рыбы и амфибии, не обладают сложными инстинктами; а из числа млекопитающих, животное, наиболее замечательное по своим инстинктам, именно бобр, очень высоко развит в умственном отношении, что допустит каждый, читавший, например, превосходный труд Моргана.[157] Первые проблески ума, по утверждению Герберта Спенсера,[158] развились путем умножения и соподчинения рефлексов, а многие из простейших инстинктов соединены постепенными переходами с рефлексами, от которых едва отличимы, как в примере акта сосания: однако, более сложные инстинкты, по-видимому, возникли независимо от ума. Я очень далек от желания отрицать, что инстинктивные действия могут утратить свой характер прочности и отсутствия выучки и могут быть заменены другими, выполняемыми при содействии свободной воли. С другой стороны, некоторые действия, руководимые умом, после выполнения в течении нескольких поколений, превращаются в инстинкты и наследуются, как, например, в том случае, когда птицы на океанических островах научаются избегать человека. Можно сказать, тогда, что эти действия опустились на более низкий уровень, также как они более не выполняются с помощью ума или опыта. Но большая часть наиболее сложных инстинктов были по-видимому добыты совсем иным путем, а именно естественным отбором изменений, испытываемых боле простыми инстинктивными действиями. Такие изменения, по-видимому, происходить от тех же неизвестных причин, действующих на организацию мозга, которые приводят к малым изменением! или индивидуальным различиям в других частях организма; изменения эти (как принято говорить, по причине нам пока неизвестной) возникают самопроизвольно. Я полагаю, что нет возможности прийти к другому выводу относительно происхождения сложнейших инстинктов, если мы обсудим вопрос о чудесных инстинктах не плодовитых рабочих муравьёв и пчёл, не оставляющих потомства, которое могло бы унаследовать действие опыта и видоизменившихся привычек. Судя по приведенным выше примерам насекомых и бобра, высокие умственные способности, наверное, совместимы со сложными инстинктами, но с другой стороны, действия, сначала заученные произвольно, могут, в силу привычки, впоследствии совершаться с быстротой и точностью рефлекса, тем не менее, вероятно, существует некоторое противоречие между развитием свободного ума и развитием инстинкта, причем это последнее развитие впоследствии приводит к некоторому наследственному видоизменению мозга. Немногое неизвестно об отправлениях мозга: однако ясно, что по мере высшего развития умственных способностей, различные части мозга должны прийти в соотношение между собою, посредством чрезвычайно сложных связующих путей, допускающих самое свободное сообщение: следствием будет то, что каждая отдельная часть, вероятно, будет стремиться к менее точному соответствию со специальными чувствованиями или ассоциациями, действующими вполне определенным, наследственным, то есть, инстинктивным способом. Есть даже некоторая зависимость между низким умственным развитием и сильным стремлением к образованию прочных, хотя бы и не передающихся по наследству, привычек: как заметил мне один проницательный врач, глуповатые люди стремятся во всем действовать рутинно или по привычке, и очень счастливы, если это поощряется. Я считаю необходимым это отступление, потому что очень легко дать слишком низкую оценку умственных способностей высших животных, и особенно человека, если мы сравним их действия, основанные на воспоминаниях прежних событий, на предвидениях разума и воображения с точно такими же действиями, инстинктивно выполняемыми низшими животными; в этом последнем случае, способность выполнения подобных действий была добыта постепенно, посредством изменения умственной организации и путем естественного отбора, без всякой сознательной умственной деятельности животного в любом из поколений. Без сомнений, как заметил Уоллес,[159] многие умственные работы выполняются человеком посредством подражания, а не с помощью разума; однако, все же велико различие между его действиями и многими из действий, выполняемых низшими животными; человек не может, при первой же попытке сделать, например, каменный топор или челнок, действуя лишь по подражанию. Ему приходится учиться работе посредством практики; с другой стороны, бобр может соорудить свои плотины и каналы, птица свое гнездо, а паук свою удивительную паутину, так же, или почти так же, хорошо с первого раза, как и старое, опытное животное.[160] Но возвратимся к непосредственно занимающему нас предмету. Низшие животные, как и человек, очевидно испытывают удовольствие и большое счастье и страдание. Выражение счастья ни у кого так не заметно, как у молодых животных, вроде щенков, котят, ягнят и таких прочих, когда они играют вместе, подобно нашим детям. Даже насекомые играют друг с другом, что было описано превосходным наблюдателем, П. Гюбером:[161] он видел, как муравьи гонялись друг за другом, притворно кусаясь, как щенки. Животные испытывают те же самые душевные волнения или ощущения, как и мы; это факт настолько установленный, что едва ли необходимо утомлять читателя многочисленными подробностями. Страх действует таким же образом на них, как и на нас, причиняя дрожание мускулов, усиленное биение сердца, ослабление сжимающих круговых мышц (сфинктеров) и стояние волос "дыбом". Подозрительность, - это последствие страха, - чрезвычайно характеризует большинство диких животных. По-моему, невозможно читать описания, данные сэром Теннентом, о том, как ведут себя самки слонов, когда их используют для приманки (при охоте на диких слонов), без того, чтобы допустить, что они намеренно обманывают и отлично знают, зачем поставлены. Храбрость и трусость - это качества, необычайно изменчивые у особей того же вида, что ясно видно на примере наших собак. Некоторые собаки и лошади обладают злым нравом и их легко рассердить; другие добродушны и эти качества, без сомнения, наследуются. Каждый знает, как легко приходят животные в состояние бешеной ярости и как ясно они выказывают это. Многие, частью достоверные анекдоты были сообщаемы о заранее обдуманном и очень искусном мщении животных. Истинные наблюдатели Ренгер и, с другой стороны, Брэм[162] показывают, что ручные американские и африканские обезьяны несомненно мстили за обиды. Сэр Эндрю Смит, зоолог, известный своею щепетильною точностью, рассказал мне следующее событие; которого он сам был очевидцем. На мыс Доброй Надежды один офицер часто дразнил некоего павиана; видя однажды, как её мучитель шел на воскресный парад, обезьяна налила воды в ямку и быстро замесила там густой грязи, которой ловко обдала проходившего мимо офицера, к немалой потехе многих присутствовавших. Долго после этого павиан радовался и торжествовал, как только видел свою жертву. Любовь собаки к хозяину перешла в пословицу. По меткому выражению одного старинного писателя,[163] «собака единственное существо на Земле, которое любит вас больше, чем себя». Известны примеры, когда собака, в предсмертной агонии ласкалась к хозяину. Каждый слыхал про собаку, подвергшуюся вивисекции и лизавшую руку оператору. Если только" операция не нашла полного оправдания в приращении наших знаний, или если оператор не обладал каменным сердцем, он должен был чувствовать угрызения до своего смертного часа. Основательно спрашивает Юэлль:[164] «можно ли, читая трогательные рассказы о материнской любви, относящееся к женщинам всех наций и к самкам всех животных, усомниться в том, что действующий принцип одинаков во всех случаях?» Мы видим, что материнская любовь проявляется даже в самых мельчайших подробностях: так Ренгер наблюдал американскую обезьяну (Cebus), заботливо отгонявшую мух, мучивших её детенышей. Тоска самок обезьян по потерянным детям так сильна, что неизбежно бывает причиною смерти матери у некоторых пород, бывших у Брэма в неволе в Северной Африке. Сироты всегда принимаются и тщательно охраняются другими обезьянами, как самцами, так и самками. Одна самка из павианов обладала таким любвеобильным сердцем, что не только имела приемышей из молодых обезьян других видов, но воровала щенков и котят, которых постоянно нянчила на руках. Однако доброта её не заходила так далеко, чтобы делиться пищей с приемными детьми, что удивило Брэма. так как его обезьяны всегда великодушно делились всем со своими детёнышами. Один из приёмных котят оцарапал эту любвеобильную обезьяну, по-видимому обладавшую значительным умом, потому что она очень удивилась, получив царапину: немедленно исследовала она лапку котенка и без особых околичностей обгрызла ему когти.[165] В Зоологическом саду я слышал от сторожа, что один старый павиан (из вида С. chacma) усыновил обезьяну Rhesus, но когда ему положили в клетку молодого дрила и мандрила, то павиан, по-видимому, сейчас заметил, что эти обезьяны, хотя и других видов, ближе ему по родству: он тотчас бросил обезьяну Rhesus и усыновил двух новых. Молодая обезьянка Rhesus, как я сам видел, была крайне недовольна таким пренебрежением и нападала на молодого дрила и мандрила всякий раз, как только могла это сделать безнаказанно. Её поведение приводило старого павиана в крайнее негодование.