Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Если с начала существования Земли прошел огромный отрезок времени, возможно миллионы веков до начала истории человечества, то будет ли излишне дерзким представить, что все теплокровные животные произошли от одной живой частицы, которую ВЕЛИКАЯ ПЕРВОПРИЧИНА наделила животной сутью, способностью обретать новые части, наделенные новыми умениями, направляемую возбуждениями, ощущениями, желаниями и отношениями; и посему обладающей способностью продолжать совершенствоваться посредством характерной для себя деятельности и передавать эти улучшения сквозь поколения своим потомкам, и так без конца?

Но, хотя, скорее всего, он такого не ожидал, эта глава об эволюции с простым названием «Зарождение» осталась незамеченной и не вызвала никакой немедленной реакции со стороны критиков или кого-либо еще. Она так удачно затерялась среди сотен страниц, посвященных вопросам медицины, что, насколько это удалось установить, даже Чарльз Дарвин, внук Эразма, прочел ее только после публикации своей теории эволюции. Однако через пару лет нападки на «Зоономию» и ее автора все-таки воспоследовали. В политических карикатурах Эразма Дарвина даже изображали в образе сторонника революции. Возникла вполне реальная, по крайней мере по его мнению, опасность, что он может оказаться в тюрьме — в 1799 г. его издатель Джозеф Джонсон провел в заключении полгода за то, что являлся «злонамеренным бунтарем с дурными наклонностями, крайне нелояльным по отношению к нашему… повелителю Государю Королю». Но Джонсон на самом деле соответствовал всем этим характеристикам и действительно издавал крамольные книги. «Зоономия» Дарвина была, пожалуй, самой безобидной из всех них, и ее автор никогда всерьез не рисковал оказаться за решеткой.

Предвосхищая работу внука, Эразм в своей книге писал, что осуществляемая людьми селекция привела к появлению новых разновидностей животных и растений, и отмечал, как потомство наследует признаки своих родителей, приводя в пример «породу кошек с дополнительным когтем на каждой лапе». Он даже отмечал, что

некоторые птицы, такие как попугаи, приобрели более прочные клювы, чтобы раскалывать орехи. Другие, такие как воробьи, приобрели клювы, приспособленные для дробления твердых семян. Третьи — для более мягких семян.

Но он не понимал, как виды приобретали характеристики, за счет которых они заняли свои ниши в иерархии жизни. Он предположил, что изменения в телах животных и растений возникали в результате прилагаемых ими усилий получить то, что им нужно, и приобретаемые таким образом характеристики должны были передаваться следующим поколениям. Таким образом, у птицы, которой нужно раскалывать твердые орехи, разовьется более мощный клюв — подобно тому как тяжеловес наращивает мышцы. Птенец этой птицы родится уже с чуть более мощным клювом, чем у его родителей, а дальнейшие «усилия» приведут к тому, что у каждого последующего поколения клювы будут становиться все крепче и крепче. Но один абзац особо примечателен для современного читателя. Обсуждая роль самцов у некоторых видов птиц, Эразм писал:

Самцы птиц, которые не приносят пищу своим птенцам и потому не образуют пар, вооружены шпорами, предназначенными для борьбы за исключительное обладание самками, как мы видим у петухов и перепелов. Очевидно, что это оружие не предназначено для защиты от врагов, потому что самки этих видов не имеют ничего подобного. Конечное предназначение такого состязания между самцами состоит, видимо, в том, что потомство самого сильного и активного животного должно стать самым многочисленным, чтобы затем претерпевать дальнейшие улучшения.

Это потрясающе близко к идее эволюции путем естественного отбора!