Происхождение фашизма

Данные по фашистской партии Италии более репрезентативны. Имеется список за ноябрь 1921 г., охватывающий 151 644 человека (около половины всего состава). Ремесленники и торговцы представлены гораздо скромнее, чем в НСДАП (9,2 %), что примерно соответствовало их удельному весу в населении Италии. Правда, подмастерьев тогдашние статистики включили в разряд промышленных рабочих (15,5 %). Сравнительно большое количество сельскохозяйственных рабочих (24,3 %) объяснялось тем обстоятельством, что фашисты насильственно загоняли в свои ряды членов разгромленных ими социалистических и католических организаций сельского пролетариата. Фашисты нашли немало сторонников среди землевладельцев, в том числе «новых» земельных собственников, т. е. зажиточных крестьян, сумевших за годы войны существенно расширить свои владения (крупные, средние, мелкие собственники и арендаторы — 11,9 %). Велик удельный вес государственных и частных служащих — 14,6 %, тогда как в структуре населения страны на них приходилось 4–5 %. Довольно много и лиц свободных профессий — 6,6 % (по стране 5 %). Широко представлены студенты и учащиеся старших классов (13 %); они чаще всего были выходцами из семей служащих, коммерсантов, землевладельцев и промышленников. Преподаватели составляли 1,1 % членов партии (4–5 % общего количества этой профессиональной группы в стране)^{172}. Многие учителя и студенты, вернувшись с фронта, столкнулись с трудностями, а зачастую просто с невозможностью продолжать работу или учебу. Жертвами безработицы стали не только учителя, но и врачи, инженеры, лица других профессий с высшим образованием. Надежды на восстановление прежнего статуса определенная их часть связывала с фашизмом.

Нетрудно уловить различия в социальном составе фашистских партий Германии и Италии, вытекающие из разного уровня экономического развития и социальной структуры двух стран. Хотя и в том и в другом случае велик удельный вес мелкобуржуазных элементов, но у нацистов это главным образом мелкие предприниматели, торговцы, ремесленники, т. е. «промысловое среднее сословие», а у итальянских фашистов, если воспользоваться определением Л. Сальваторелли, — «гуманитарная мелкая буржуазия». Эта разница проявилась, в частности, в большей идеологической подвижности итальянского фашизма, его более пестром по сравнению с нацизмом идейном багаже.

Говоря о психологических аспектах генезиса фашизма, нельзя пройти мимо того факта, что весьма значительную и наиболее активную часть фашистского контингента составляли бывшие фронтовики, которых после войны буржуазное общество не могло обеспечить работой и достатком. Муссолини восхвалял фронтовиков как «траншейную аристократию», кровью заслужившую право определять судьбы послевоенной Италии. Фашистская пропаганда внушала фронтовикам иллюзорное представление о том, что они будто бы являются той самой «третьей силой», которая призвана сменить одряхлевшие правящие классы.

Разумеется, не следует преувеличивать успехи фашистской вербовки среди фронтовиков. Многие из них не поддались фашистской пропаганде, а многие, поддавшиеся на первых порах националистическому дурману, вскоре прозрели. Не случайно именно в вооруженных силах возникали первые очаги революционной борьбы, происходили восстания солдат и матросов. Вообще «человек с ружьем» стал ключевой фигурой послевоенных революционных боев. Однако империалистический характер войны порождал также тип фронтовика с психологией и повадками ландскнехтов. Фашисты «первого часа», своего рода «элита», рекрутировались главным образом из участников войны, которые не смогли или не пожелали вернуться к прежнему образу жизни, так как былой статус их не устраивал. Их претензии шли гораздо дальше. Отношение этих людей к буржуазному обществу было двояким. Осуждая и отрицая существующее положение вещей, они не покушались на принципы капиталистического устройства. Их недовольство объяснялось собственной незавидной ролью в буржуазном обществе. Чаще всего это были выходцы из буржуазии или средних слоев, для которых война превратилась в привычное занятие, своего рода ремесло или спорт. Они представляли собой идеальный контингент для авантюр и контрреволюционного террора. Разглагольствования о «траншейной аристократии» льстили их самолюбию и находили у них живой отклик.

Бессмысленное четырехлетнее кровопролитие, послевоенные кризисные потрясения подрывали остатки веры в рациональность окружающего мира. В тщетных поисках выхода, в метаниях между различными крайностями, в стремлении к спокойствию и порядку социальные элементы, лишенные четкого классового самосознания, готовы были пойти за любым сколько-нибудь искусным демагогом.