Особенно опасным при этом должен был оказаться мистический элемент в эллинистической спекуляции. Теизм и мистика последовательно исключают друг друга. Мысль о возможности чисто умственным путем, через непосредственное слияние воедино с богом в познании, исследовать его глубины и вырвать у бытия его сокровеннейшие тайны была несовместима с дуалистическим в основе характером иудейского понятия о боге, согласно которому бог мыслится царствующим над своим творением в недосягаемой дали. Она сбивала с толку, делала людей надменными, наполняла их невыносимым самомнением. Дух эллинистической спекуляции колебал основы иудейского миросозерцания. Он приводил к пренебрежению моисеевым законом и несоблюдению его. Сознание, будто путем единения с богом в познании знаешь о нем больше, чем авторы ветхозаветных писаний, побуждало приверженцев эллинистического гносиса относиться с презрением к возвещаемым в этих писаниях учениям. Они считали откровение бога в законе малоценным, даже излишним. Они заявляли, в согласии с этим, что не бог всевышний, которого они, по их уверению, познали, а какой-то низший бог, не более, как служитель вышнего, один из ангелов, дал иудеям их закон. И если по иудейскому представлению бог-законодатель совпадал с творцом мира, то гностики, соответственно их пессимистическому суждению о мире, объявляли Иегову бессильным, если не прямо недоброжелательным, даже злым существом в духе персидского учения о сатане, и утверждали, что немыслимо, чтобы этот худой мир был создан благим богом. Но если так, то именно освобождение от закона является условием блаженства, и не такие люди, которые, как Моисей, исполняли волю творца мира и законодателя, а те, которые или вообще не были связаны законом, или же восстали против творца мира, презрели его заповеди и, таким образом, выступили в качестве противников ветхозаветного Иеговы, — вот кто должен считаться истинными вождями в пути к вечной жизни. В этом смысле мы читаем в Poimanders — собрании гностических писаний: «Ищите вождя, который покажет вам путь ко вратам познания, где находится сияющий свет, свободный от тьмы, где никто не опьянен, но все трезвы и с чистым сердцем созерцают того, который желает быть созерцаемым. Ибо его невозможно ни слышать, ни именовать, ни видеть иначе, как умом (nous) и сердцем». Но тогда и посланничество мессии или Христа не может состоять в том, чтобы утвердить закон в сердцах людей и привести верующих к Иегове, а состоит именно в том, чтобы освободить людей от этого, положить конец рабству закона и указать путь к истинному и высшему богу.
Гностическая секта каинитов последовательно называла себя по имени ветхозаветного братоубийцы и возносила его (вместе с такими беззаконниками, как Исав, Корей и сообщники, а также содомиты) выше благочестивого Авеля, рассматривая Каина, как превосходящую силу, и оказывая ему почитание как противнику Иеговы. Каинты похвалялись своим внутренним родством с теми, кто презрел бога и закон. Они смотрели на Каина и на подобных ему, как на избавителей от закона и от иудейского бога-творца мира, и без колебаний делали из этого факта самые смелые и безнравственные выводы. Другая секта, юифиане, или сифоиты, почитала за идеал Сифа, сына Адама, и утверждала, что он и есть ожидаемый иудеями мессия или христос, между тем как ператы, офистические гностики, или наассены (от слова «змея», по греч. ophis, по евр. nahas) видели христа в райском змие, открывшем людям познание и возбудившем их к непослушанию богу-творцу, который хотел оставить их в неведении относительно бытия истинного и высшего бога.[11]
Третьи, как мелхиседекианцы, видели посредническую аилу в Мелхиседеке, «князе правды», который родился без отца, без матери, без рода и поставлен от бога священником во век (Быт. 14, 18; Евр. 7, 3).Мнение, что эти и сродные им секты существовали среди Иудеев, хотя бы только в рассеянии, уже до возникновения христианства, все решительнее выдвигается в настоящее время, особенно после тщательных и основательных, но слишком еще мало оцененных с теологической стороны исследований Фридлендера.