Происхождение партократии

Троцкий обещал воздержаться от всякой полемики, которая может обострить положение или внести в дискуссию личные моменты. Это была, пожалуй, самая содержательная и самая аргументированная из всех речей Троцкого на партийных съездах. В то же время она находилась и по форме, и по тону в таком резком контрасте с той грубой, примитивной и развязной полемикой сторонников ЦК, что вслед за Углановым Зиновьев назвал речь Троцкого «парламентской». Он пояснил, что он понимает под «парламентской» речью: «Парламентскую речь можно охарактеризовать двумя чертами. Первая, когда человек говорит не совсем то, что он думает, или даже совсем не то, что он думает. Вторая черта – когда человек, выступая в парламенте, «через окно» говорит какой-то другой среде… Я думаю, что в речи т. Троцкого были обе эти черты» (там же, стр. 251). Речь Троцкого с точки зрения партийной ортодоксии, с точки зрения ленинизма, была настолько неуязвима, что Зиновьев, как и Сталин с Каменевым, объявил ее неискренней.

Поскольку критиковать позиции Троцкого по существу было невозможно, его критиковали не за то, о чем он говорит, а за то, о чем он не говорил, но, по мнению «тройки», должен был говорить. Этот уникальный прием полемики с противником был изобретен Сталиным.

Троцкий начал с констатации факта, что сам ЦК в единогласном решении Политбюро от 5 декабря 1923 года «открыто провозгласил изменение внутрипартийной политики», чтобы ликвидировать, как отмечено в этой резолюции, «наблюдающуюся бюрократизацию партийных аппаратов и возникающую отсюда угрозу отрыва партии от масс» (там же, стр. 146).

Надо указать, что это постановление ЦК не было актом доброй воли ЦК – это был компромисс подкомиссии ЦК в составе Троцкого, Каменева и Сталина (об этом Сталин говорил на XIII съезде). Политбюро вынуждено было временно пойти на этот компромисс ввиду сильного, возрастающего давления партийной массы. Поэтому ЦК хотя и опубликовал решение от 5 декабря, но совершенно не собирался руководствоваться этим компромиссным решением (недаром его никогда не включали и до сих пор не включают в партийную кодификацию – в «КПСС в резолюциях»).

Однако Троцкий воспользовался этим решением и через три дня – 8 декабря – выпустил свой знаменитый «Новый курс», который являлся как бы комментарием решения ЦК от 5 декабря.

Сейчас партийные историки квалифицируют «Новый курс» почти как контрреволюционный документ (3. И. Ключева, «Идейное и организационное укрепление компартии…», 1970, стр. 129), хотя он печатался с согласия ЦК в «Правде», начиная с 11 декабря 1923 г. Конечно, Троцкий писал там очень неприятные для «тройки» вещи. Стоит привести только три цитаты:

«Партия живет на два этажа: в верхнем – решают, в нижнем – только узнают о решениях» (Л. Троцкий, «Новый курс», Москва, 1923, стр. 12);

«Опасность старого курса… состоит в том, что он обнаруживает тенденцию ко все большему противопоставлению нескольких тысяч товарищей, составляющих руководящие кадры, всей остальной массе, как объекту воздействия» (там же);

«Было бы смешной и недостойной политикой страуса не понимать, что формулированное резолюцией ЦК обвинение в бюрократизме есть обвинение именно по адресу руководящих кадров… Дело в аппаратном курсе, в его бюрократической тенденции. Заключает ли в себе бюрократизм опасность перерождения или нет? Было бы слепотой эту опасность отрицать. Бюрократизация грозит отрывом от масс, сосредоточением всего внимания на вопросах управления, отбора, перемещения, сужения поля зрения, ослабления революционного чутья, то есть большим или меньшим перерождением старшего поколения… Усматривать в этом предостережении, опирающемся на объективное марксистское предвидение, какое-то "оскорбление", "покушение" и пр. можно только при болезненной бюрократической мнительности и аппаратном высокомерии» (там же, стр. 13).

Эти свои тезисы Троцкий обосновывал на XIII съезде ссылками именно на решения ЦК от 5 декабря.