Происхождение сионизма. Основные направления в еврейской политической мысли

То, что христианство вышло из лона иудаизма, еще более увеличило неприязнь иудейства по отношению к этой новой религии. Согласно Сыркину, в христианстве было два элемента, противоположных иудаизму, которые «кололи глаза» раввинистическому еврейству. С одной стороны, иудаизм — который в лице своих пророков боролся с государственно-политической властью — с презрением относился к компромиссу между христианством и государством; эта сделка христианства с Римской империей, правда, возвела его в ранг государственной религии, но лишила его с точки зрения иудаизма нравственной сути и духовной независимости. С другой стороны, вознесение «рабби из Назарета», по выражению Сыркина, и провозглашение его сыном Божьим, возмутило иудаизм, усмотревший в этом богохульство: «Община Израилева видела в Назареянине (Иисусе) не сына Божьего, а сына, сбившегося с пути. Христианский культ был в глазах иудаизма лишь жалким идолопоклонством. Крест, иконы, церковь казались ему язычеством. Ложная роль, отведенная христианскому Иисусу Назареянину, лишила евреев возможности признать даже этическую ценность этого учения».

То, что еврейство рассматривало христианство — хотя последнее и вышло из еврейского монотеизма — как язычество, вызвало, как это можно понять, чрезвычайно резкую неприязнь между евреями и христианами в средневековом мире. Поэтому в эпоху гегемонии христианства в Европе напряженность между теми и другими носила религиозный характер, причем вражда и презрение евреев по отношению к христианам сопровождались физическим насилием, применяемым христианским большинством к еврейскому меньшинству. Эти страдания и гонения, способные превратить другие группы в «орду безответственных бродяг-цыган», лишь закалили евреев в их непокорности перед лицом мира и благодаря нравственным ценностям исторического еврейства с его пророческой традицией обратили их, по их собственному признанию, в народ, страдающий во имя всего мира. Отдельные евреи могли порою быть богачами-эксплуататорами, но тот факт, что их подвергали преследованиям и гонениям, превратил их в людей духовно непоколебимых, терпящих все муки и стоящих выше их. По выражению Сыркина, в «Шейлоке не исчерпал себя лик средневекового еврея, который смог подняться и до столь возвышенного образа, как Натан Мудрый».

На этом историческом фоне Сыркин анализирует изменения в положении еврея в результате Французской революции и последовавшего за ней переворота в социальной, политической и религиозной областях.

В соответствии с принятым в социалистических кругах взглядом, Сыркин рассматривает принципы Французской революции как выражение интересов пришедшей к власти буржуазии, стремящейся с помощью политических средств обеспечить себе максимальную свободу экономической и общественной деятельности. Декларация прав человека и гражданина принципиально и теоретически выразила классовые интересы буржуазии, формальное же самоопределение, включающее свободу совести и религии, — это лишь побочное явление. Евреи, впервые со времени изгнания и рассеяния, получили равные политические и гражданские права во всех странах, где буржуазия торжествовала победу и реализовала ее; побочным продуктом этой победы была и религиозная эмансипация, открывшая евреям доступ во все области общественной, экономической и политической деятельности.

Но, как и Нордау, Сыркин отмечает, что этот огромный успех евреев был достигнут не на основе их реальной общественной силы и не как результат их политической борьбы: евреи не создали политической организации для достижения этого успеха, который достался им как нечто от них не зависящее, как следствие торжества общего принципа. Эмансипация была достигнута не в результате деятельности или требований евреев и поэтому не отражала их подлинного потенциала. Ясно, что для специалиста, каким был Сыркин, политический и социальный статус, не базирующийся на реальной экономической мощи, — это колосс на глиняных ногах; отсюда — шаткость эмансипации, порою декларированной лишь на словах и нередко понимаемой широкими слоями нееврейского общества как навязанный им плод какого-то наваждения. Самое легкое социальное потрясение может опрокинуть здание этой эмансипации, лишенной реальной общественно-экономической базы.

Однако двусмысленное положение евреев в современном буржуазном обществе, даровавшем им эмансипацию, воспринимается Сыркиным в более широком плане существенных внутренних противоречий буржуазного строя. Это общество основано, с одной стороны, на принципах свободы и самоопределения; но, с другой стороны, еще никогда не существовало общества, где люди в такой мере зависели бы друг от друга, и эта-то зависимость, при которой одним из ее составляющих, в определенных конкретных условиях, становится еврей или евреи, создает напряженность нового типа, основы которой уже не религиозные, а социально-экономические.