«У еврея на Западе есть хлеб, но не хлебом единым жив человек», — в этих простых словах представляет Нордау дилемму западного еврейства, получившего эмансипацию. Нордау тревожила та же проблема, что и Герцля, а еще ранее — Пинскера и Лилиенблюма: почему именно в эпоху эмансипации усиливается ненависть к евреям, уже не основанная на старом религиозном предрассудке, а вытекающая из новой либеральной действительности, которая призвана была раз и навсегда решить вековой еврейский вопрос.
Причина этого, согласно Нордау, та, что эмансипация обречена на неудачу, и не просто неудачу исполнения, а на гораздо более глубокий крах концепции. Эта неудача является двоякой: внешней — в отношении нееврейского общества к евреям, и внутренней — в отношении евреев к самим себе в результате эмансипации.
Прежде всего, неудача внешняя. Эмансипация, согласно Нордау, происходила в условиях, таящих в себе далеко идущую иллюзию. Евреи полагали, что прочие народы даровали им равноправие и эмансипацию ввиду того, что их сознание и чувства созрели для этого. Однако выясняется, что причина дарования эмансипации гораздо более абстрактна и оторвана от конкретной проблемы отношения к евреям. В этом анализе сочетается целый ряд критических идей Нордау, направленных против культуры современной ему Европы:
«Эмансипация евреев проистекала не из сознания, что по отношению к определенной расе совершается серьезная несправедливость, что эта раса перенесла ужасные страдания и что пришел наконец час исправить эту двухтысячелетнюю несправедливость: нет, это всего лишь вывод геометрически прямолинейного мышления французского рационализма XVIII века. Этот рационализм посредством одной лишь логики, не принимая во внимание живые чувства, создал принципы, несомненные, как математические аксиомы, и настоял на том, чтобы эти творения чистого разума действовали в реальном мире. «Лучше отказаться от колоний, чем от одного единственного принципа!» — гласит известный лозунг, свидетельствующий о рационалистической практике в области политики. Эмансипация евреев являет собой еще один пример автоматического использования рационалистической системы. Философия Руссо и энциклопедистов привела к провозглашению прав человека. Из провозглашения прав человека строгая логика мужей Великой революции сделала вывод относительно эмансипации евреев, и в соответствии с законами логики был построен следующий силлогизм: каждый человек обладает определенными естественными правами; евреи — люди, поэтому евреи обладают естественными правами человека. Так во Франции было провозглашено равноправие евреев — не из братских чувств к евреям, а потому, что того требовала логика. Народное чувство, правда, противилось этому, но философия революции повелевала ставить ее принципы выше чувств».
Эта абстрактная основа обобщающего рационализма действовала затем и в других странах, воспринявших принципы Французской революции, и в том числе — принцип эмансипации евреев:
«Подобно тому, как Франция революционной эпохи дала миру метрическую систему мер и весов, так же создала она и некую образцовую духовную мерку, которую прочие страны волей-неволей приняли как очевидный для всех показатель своего культурного состояния. Страна, претендовавшая на высокую культуру, была вынуждена ввести у себя определенные порядки и институты, созданные, принятые или усовершенствованные Великой революцией, например народное представительство, свободу печати, суд присяжных, разделение законодательной и исполнительной власти и тому подобное. Эмансипация евреев была одной из таких вещей, необходимых в обиходе государства, претендующего на высокую культуру, наподобие рояля, который должен стоять в порядочной гостиной, даже если никто из членов семьи играть на нем не умеет. Итак, евреи Западной Европы были освобождены не под внутренним нажимом, а из подражания политической моде эпохи».
Иными словами, эмансипация коренится не в реальных социально-культурных условиях конкретной жизни, а в абстрактной идее; и как другие абстрактные идеи французского рационализма XVIII века превращались в карикатуру, когда делались попытки применять их там, где еще не созрели условия для их воплощения на деле, так было и с эмансипацией. Формальная эмансипация, начертанная на страницах сводов законов, находилась в противоречии с реальным народным сознанием по отношению к евреям, и так возникла напряженность, отражающая несоответствие между внешней, формальной нормой и реальным общественным сознанием.