И решить эту проблему не скоро помогут компьютеры. Определенные успехи есть, и уже отошли в прошлое времена, когда фразу «в здоровом теле здоровый дух» металлические монстры второго поколения с небольшой экскаватор величиной ничтоже сумняшеся переводили, как «спирт крепок, но мясо протухло», а при попытке перевести фразу «дочь генерала читала книгу» немедленно зацикливались, будучи не в силах понять, что же делала дочь – читала или генерала (ей казалось, что оба этих слова – глаголы). А чем лучше мой нынешний гораздо более совершенный компьютерный переводчик? Он, правда, уже не переводит фразу «How do you do?» словами «Как вы это делаете?», как его первая версия – находит вариант «Как ваши дела?». Но более жесткий эксперимент – заставить его перевести известный всем с детского садика поэтический шедевр на английский, а потом обратно на русский – привел к следующему результату:
Это еще хорошо. А то в одном из ранних рассказов Лема сверхсовершенный переводчик вторгшихся на Землю альдебаранцев при первом же общении с землянами вынужден был переводить фразу «А, мать вашу сучью, дышлом крещенную…» и справился с этой задачей примерно так: «Предок по женской линии четвероногого млекопитающего, подвергнутый действию части четырехколесного экипажа в рамках религиозного обряда, основанного на…» А дальше не успел – всех инопланетян перебили и вторжение с Альдебарана провалилось. Это единственный припоминающийся мне пример, когда от непонимания была хоть какая-то польза, – да и то вымышленный.
В Венгрии переводческие ляпы даже имеют имя и фамилию – Якоб Лейтер. В статье одной из венгерских газет за 1863 год в репортаже о полете на воздушном шаре путешественники восклицают: «Вверх, вверх, хотим подняться так же высоко, как Якоб Лейтер!» А кто же это такой? Да никто – немецкую фразу «Jakob’s Leiter», то есть «лестница Иакова», переводчик немножко недопонял.
Кстати, о переводах туда и обратно. Неча все на компьютеры валить – люди ничем не лучше. У Корнея Чуковского я нашел рассказ о том, как какой-то немец (Чуковский стеснялся написать, что это был Карл Маркс) написал труд об экономике Украины, взяв к нему эпиграф из пушкинской «Полтавы»: «Богат и славен Кочубей, его луга необозримы, там табуны его коней пасутся вольны, нехранимы, и много у него добра – мехов, атласа, серебра…» Совсем неплохой эпиграф, разумеется, в переводе на немецкий. А потом кто-то перевел этот труд на русский. Вместе с эпиграфом – он не узнал пушкинских строк и перевел его сам, как умел. Получилось вот что: «Был Кочубей богат и горд, его поля обширны были, и миллионы конских морд, мехов, сатина первый сорт его потребностям служили». Вот такой испорченный телефон.
Чуть ли не хуже всего в этом плане родственные языки. Английская или французская фраза кажутся малокультурным людям, не владеющим никакими языками, кроме русского, просто бессмыслицей, а украинская или белорусская – чем-то смешным и безграмотным. То, что украинцу или белорусу равного с ними культурного уровня таким же кажется русский язык, им все равно не объяснишь. А что из этого выходит, мы все уже видели. Попадаются на эти крючки даже квалифицированные переводчики. И называть не хочется талантливого поэта, глубоко мне симпатичного, переведшего строку из стихотворения о злобном помещике, который, разгневавшись на своего крепостного, кричит своим холопам «Женiть його, женiть!» (то есть «гоните его, гоните!»), словами «Женить его, женить!», хотя по тексту этот помещик явно не содержал брачной конторы.
Это еще полбеды – большинство не знающих украинского уверены, что начало одного из величайших шедевров украинской поэзии «Завещания» Тараса Шевченко, занимающего в украинской литературе примерно такое же место, как «Памятник» Пушкина в русской, совершенно им понятно. «Як умру, то поховайте мене на могилi…» Чего тут переводить? «Как умру, то схороните вы меня в могиле…». Мало кто задумывается о том, что хоронят, разумеется, в могиле, а не в кафе или в прачечной, и вряд ли поэт стал бы специально это оговаривать. А уж знающих, что все еще проще и «могила» по-украински курган (как и в ряде южнорусских диалектов), не так уж много.
Бывали вещи и пострашней. К прямому развязыванию кровопролитной войны привели намеренные искажения перевода так называемой Эмской депеши. Вроде бы конфликт между Францией и Пруссией удалось потушить, все обо всем договорились… но Бисмарк решил, что это невыгодно, и перевод сообщения о переговорах был намеренно искажен так, чтоб это выглядело для Пруссии обидным и унизительным. Десятки тысяч погибших на этой войне так никогда и не узнали, что дело в плохом переводе.