Происхождение творчества. Провокационное исследование: почему человек стремится к созданию прекрасного

Понимание произведения художественными критиками, как называются специалисты по этим вопросам, имеет тенденцию проходить через несколько этапов. Их обзоры конкретной работы и ее особенностей часто даются в сравнении с более ранними работами на фоне общей репутации художника. Это сохраняет интерес читателей до тех пор, пока (в развернутых обзорах) не пойдет речь о содержании работы. Далее могут следовать размышления критика о том, что же намеревался сказать художник, с учетом истории его жизни и обстоятельств, которые привели к этой конкретной работе. Наконец, в завершение приводится суждение критика, подводятся итоги и дается оценка по шкале, простирающейся от полного неприятия до чрезмерной похвалы. Критические обзоры и рецензии могут сами по себе стать произведениями искусства, хотя и несколько иного рода. Так, Вторая симфония Брамса – это великое произведение искусства, а его анализ, выполненный Райнхольдом Бринкманом, – это великолепный пример художественной критики.

Некоторые из характерных особенностей творчества вызывают не просто эстетическое удивление, а эстетический шок. Лучший способ вызвать такой эффект – это за каждым высказыванием сразу ставить полностью ему противоположное. И, наверное, никто и никогда не сделает это лучше, чем Чарльз Диккенс в начале «Повести о двух городах».

Это было лучшее из всех времен, это было худшее из всех времен; это был век мудрости, это был век глупости; это была эпоха веры, это была эпоха безверия; это были годы света, это были годы мрака; это была весна надежд, это была зима отчаяния; у нас было все впереди, у нас не было ничего впереди; все мы стремительно мчались в рай, все мы стремительно мчались в ад, – словом, то время было так похоже на наше, что наиболее крикливые его представители требовали, чтобы к нему применялась и в дурном и хорошем лишь превосходная степень сравнения[8].

В другом искусстве, в фотографии, таким примером может послужить коллекция Рейчел Сассман «Старейшие в мире» – это фотографии деревьев и других растений, проживших тысячи лет. Подобно редчайшим долгожителям в мире людей (110 лет и старше), они, как правило, имеют вид горизонтальных, растянутых, искривленных и асимметричных структур, что внушает нам страх и заставляет задуматься о реальности того исчезнувшего времени, в котором прошла их молодость. Рассматривание таких уникальных объектов вызывает у нас тревожные и вообще негативные ощущения; многие из видов, к которым относятся эти древние растения, сейчас являются очень редкими, а некоторые вообще близки к исчезновению. Чемпионом мира в обеих категориях является королевский остролист (Lomatia tasmanica), возрастом 43 000 лет, растущий в Австралии. При условии правильной датировки этот экземпляр является самым старым на Земле и, наверное, последним представителем своего рода.

Богатыми источниками для описания подобных экзистенциальных столкновений являются басни и сказки. Меня поразила удивительная гравюра Бена Карлсона, которая экспонируется в Национальном музее искусства дикой природы в Джексон-Холле, штат Вайоминг. На ней изображен лев-победитель, который собирается проглотить волка. Это иллюстрация к басне Эзопа о безрассудности гордыни:

Забрел однажды волк в пустынную местность,
Когда уже склонялось на закат солнце.
Измерив взглядом всю длину своей тени,
Воскликнул он: «Насколько же я льва больше!
Его бояться ли мне, ежели сам я
Теперь достоин над животными править!»
Вдруг из засады лев на хвастуна прыгнул,
И у него в когтях воскликнул волк горько:
«Увы мне! От гордыни от своей гибну!»

[9]

Связать посредством творчества гуманитарные науки с естественными – это трудная задача. Почему мы все же должны попытаться это сделать? Потому что творчество является одним из самых интеллектуально продвинутых и наиболее эфемерных человеческих начинаний. «Искусство несет правду о том, кто мы есть и кем мы были, – пишет Хелен Вендлер, сводя к минимуму перспективы синтеза, – о том, как мы живем и жили, – как отдельные люди, охваченные стремлениями и чувствами».

До этого места все хорошо, но затем Вендлер добавляет: «…но не как коллективные сущности или социологические парадигмы».