Случай с "Кобзарем" был полной неожиданностью для Драгоманова, и уже тогда раскрылись у него глаза на народовство, названное им впоследствии "австро-польской победоносцевщиной". Вместо свободы мысли, слова, совести и всех демократических благ, ради которых покинул родину, он увидел в конституционной стране такой вид нетерпимости и зажима, который хуже цензуры и административных запретов. Церковный контроль над умственной жизнью был ему особенно тягостен, он полагал, что религия и общественно-политическая жизнь - две сферы, которые не должны соприкасаться. В украинском вопросе он особенно стремился к исключению каких бы то ни было религиозных тем и мотивов. Но не так думали львовские "диячи".
Церковное влияние им представлялось важнейшим политическим рычагом. В продолжении второй половины XIX века, в Галиции шла деятельная работа по перестройке Унии на латинское католичество. Возникшая в XVI веке, как ступень к переходу от православия в католицизм, она теперь, через 300 лет, собиралась как бы завершить предназначенную ей миссию. Инициатива исходила, конечно, от польско-австрийских католических кругов и от Ватикана. Само собой разумеется, что государственно-краевая польская власть всемерно этому содействовала. Дошло до открытой передачи одного униатского монастыря в ведение иезуитов. П. Кулиш выпустил, по этому поводу, брошюру в Вене с протестом против возобновления католического Drang nach Osten в Галиции; энергично восстали и "москвофилы". Но среди народовцев началось брожение. Сначала, большинство было явно против церковной реформы и посылало совместно с москвофилами специальную депутацию в Вену для выражения протеста, однако, под натиском реакционного крыла возглавлявшегося "Моисеем львовских народовцев" Володимером Барвинским, оппозиция большинства была сломлена и к концу 80-х годов отказалась от противодействия реформе. Только небольшая группа, собравшаяся вокруг газеты "Дело" - "щось бормоче проти ней та не зважуется на ришучу оппозицию" {170}. Но и эта группа была яростной противницей каких бы то ни было симпатий к православию, проявлявшихся среди москвофилов. Малейшее выступление в пользу православия вызывало у всех народовцев, без исключения, крики об измене нации и государству и немедленное обращение за помощью к панско-польско-католической полиции.
Не меньше, чем веротерпимость, раздражала народовцев "хлопомания" Драгоманова, его превознесение мужика, простого народа, и постоянное напоминание о его интересах. На этой почве у них и произошло первое столкновение с ним в 1876-1877 г.г. Защищать мужика против барина и натравливать его на барина можно и желательно в русской Украине, но в польской Галиции это означало "нигилизм", "космополитизм" и государственную измену.
Надднепрянские деятели сильно просчитались, надеясь найти в Галиции тихую заводь, где бы они спокойно писали антимосковския книги, прокламации, воспитывали кадры для работы на Украине и создали бы себе надежную штаб-квартиру. Гостеприимство им было оказано с полного одобрения австрийцев и поляков, но в то же время дано понять, что тон украинскому движению будут задавать не они, а галичане. Чтобы уяснить, что это означало для самочувствия "схидняков", надо помнить, что люди, устремившиеся в Галицию, вроде Кулиша, Драгоманова, - по уму, по образованию, по талантам, стояли неизмеримо выше своих галицких собратьев. Самые выдающиеся среди галичан, вроде Омеляна Огоновского, выглядели провинциалами в сравнении с ними. "Для росиян галицка наука - схолястика, галицка публицистика - реакцийна, галицка беллетристика, псевдоклясична мертвечина", - писал Драгоманов {171}. Тем не менее, на него и на всех малороссов во Львове смотрели сверху вниз, полагая, что оные малороссы "ни мовы ридной, ни истории не знали", но кичливо посягали на западную образованность, на немецкую философию и науку. "До принятия мудрости нимецкой паны украинци не були еще приспособлени, а опроче культура чужа могла б таких недолюдкив зробити каликами моральними". Так писала в 1873 году львовская самостийническая "Правда". По словам этой газеты "таки недоуки, полизавши дешто нимецкой философии, всяку виру в Бога мусили втратити. От и жерело ужасного нигилизму".
Им отвели роль учеников и подручников, кормило же правления осталось в руках местных украинофилов - цесарских подданных и союзников польской шляхты. Поляки и австрийцы не для того начинали игру, чтобы доверить ее неизвестным и чужим людям. Контроль должен находиться в руках местных сил. Пришельцам надлежало, выражаясь современным советским языком, подвергнуться "перековке"; надо было вытряхнуть из них москальский дух. А под москальским духом разумелись, прежде всего, революция и социализм. Ведь то была эпоха цареубийств, террора, хождения в народ и самого широкого разлива революционных страстей.