Происхождение украинского сепаратизма

Осенью 1943 года оккупационные власти отправили Н. И. и Н. Н. Ульяновых на принудительные работы в Германию. Здесь, под Мюнхеном, Ульянов работал на автомобильном заводе автогенным сварщиком (не продолжил ли гулаговскую «специальность»?). После разгрома_|VIII: Германии этот район оказался в американской зоне. Забрезжила новая угроза насильственной репатриации. Минувшие голы лишили Н. И. Ульянова иллюзий: сталинский режим на родине не сулил возвращения к научной работе, скорее снова лагеря. Выбор был не велик. Но и на Западе никто его не ждал. После долгих мытарств в 1947 году перебрался в Касабланку (Марокко), где продолжил работу сварщиком на металлургическом заводе французского концерна «Шварц Омон». Он оставался здесь до начала 1953 года, что дало повод подписывать первые статьи, начавшие появляться в эмигрантской печати, псевдонимом «Шварц-Омонский», от которого веяло лагерным юморком.

Как только жизнь начала мало-мальски входить в нормальную колею, Н. И. Ульянов решил посетить Париж: французский протекторат над Марокко облегчал тогда такое путешествие. Поездка стала переломным моментом в жизни. «…Впервые за свою эмиграцию увидел настоящую культурную Россию. Это было глотком свежей воды. Буквально отдохнул душой»,— писал он своей супруге. Среди новых знакомых, приветливо встретивших его, были С. Мельгунов, Н. Берберова, Б. Зайцев и многие другие. За первой последовали другие поездки, появилась возможность пользоваться крупными библиотеками, возобновилась научная работа, открылась перспектива публикации трудов.

Конец 40-х — начало 50-х годов вошли в историю как глухая эпоха «холодной войны». Каждой войне нужны свои бойцы. Попытки втянуть H. И. Ульянова в их фалангу, предпринятые в начале 1953 года (он был приглашен Американским комитетом по борьбе с большевизмом в качестве главного редактора русского отдела радиостанции_|IX: «Освобождение»), не увенчались успехом. Борьба против большевистского режима была в тех условиях неотделима от борьбы против родины, ее единства, ее народов. Такие политические манипуляции были несовместимы с убеждениями Николая Ивановича. Заглянув за кулисы политической сцены, уяснив стратегические замыслы ее режиссеров, он решительно отошел от них. Весной 1953 года последовал переезд в Канаду (здесь он, в частности, начал читать лекции в Монреальском университете), а с 1955 года стал преподавателем Йельского университета (штат Коннектикут, город Нью-Хейвен).

Собственно, только с 1955 года возобновляется в полном объеме научная деятельность Н. И. Ульянова Лучшие и наиболее плодотворные в жизни любого ученого годы (с 32 до 51 года) были безвозвратно утрачены. Можно лишь удивляться, что 19-летний перерыв не притупил вкуса к науке. В то же время жесткие изломы судьбы развили у него критические оценки действительности, сделали его острым полемистом, что сказалось на всем последующем творчестве. В сочетании с энциклопедическим складом ума все это превратило его в последовательного ниспровергателя шаблонных схем, расхожих истин и схоластических концепций. Именно здесь коренится отгадка его особого места в историографии. Он по праву может быть назван историческим мыслителем, истинные масштабы которого уяснены нами далеко не в полной мере по причине почти полной неизвестности его трудов для российских научных кругов.

Разговор о творчестве Н. И. Ульянова — большой и сложный. Помимо научных работ ему принадлежат два исторических романа — «Атосса», повествующий о войнах_|X: Дария со скифами, и «Сириус», описывающий последние годы Российской империи, события Первой мировой войны и Февральской революции. С известной долей условности можно сказать, что оба они как бы символизируют верхнюю и нижнюю хронологические планки его научных интересов. Его статьи рассеяны по страницам журналов «Возрождение» (Париж) и «Новый журнал» (Нью-Йорк), газет «Новое русское слово» (Нью-Йорк) и «Русская мысль» (Париж), а также многих других зарубежных периодических изданий, сборников статей, английской «Энциклопедии России и Советского Союза», англоязычной научной периодики. Бурную полемику вызывали в свое время его статьи о роли русской интеллигенции в судьбах России, характеристики отдельных исторических деятелей («Северный Тальма» об Александре I и «Басманный философ» о взглядах П. Я. Чаадаева), о славянофобстве Маркса («Замолчанный Маркс») и др. Широкий отклик вызвал его доклад «Исторический опыт России», произнесенный в Нью-Йорке в 1961 году на праздновании 1100-летия российской государственности.