Смерть Богдана помешала разгореться острому конфликту, но он вспыхнул при преемнике Хмельницкого Иване Выговском, начавшем длинную цепь гетманских измен и клятвопреступлений. В его лице старшина встала на путь открытого противодействия введению царской администрации и, тем самым, на путь нарушения суверенных прав Москвы. «Воеводский» вопрос приобрел исключительное политическое значение. Строго говоря, он был причиной всех смут, заполнивших вторую половину XVII века. Воеводы сделались страшилищем, кошмаром, преследовавшим казачью старшину во сне и наяву. Малейший намек на их появление повергал ее в лихорадочное состояние. Воеводами старались запугать весь народ, представляя их людьми жестокими, алчными, бессердечными; говорили, будто они запретят малороссам ношение сапог и введут лапти, что все население погонят в Сибирь, местные обычаи и церковные обряды заменят своими, москальскими, крестить младенцев прикажут посредством погружения в воду, а не обливанием… Такими россказнями москвичам создали репутацию задолго до их появления в крае.
Характерно для всей второй половины XVII века обилие жалоб на всевозможные москальские насилия. Но тщетно было бы добираться до реальных основ этих жалоб. Всегда они выражались в общей форме, без ссылок на конкретные факты и всегда исходили от старшины. Делалось|51: это чаще в устной, а не в письменной форме, на шумных радах при избрании гетманов или при объяснениях по поводу каких-нибудь казачьих измен. Ни в московских, ни в малороссийских архивах не найдено делопроизводств и расследований по поводу обид или притеснений, учиненных над малороссами царскими чиновниками, нет указаний на самое возникновение таких документов. Зато много оснований думать, что их и не было.
Вот эпизод, относящийся к 1662 году. Наказной гетман Самко жаловался царю на московских ратных людей, которые якобы били, грабили переяславцев и называли их изменниками. По его уверениям, даже воевода кн. Волконский принимал в этом участие и мирволил буянам, вместо того чтобы карать их. Но когда царь отправил в Переяславль стольника Петра Бунакова для сыска виновных — Самко отказался от расследования и приложил все усилия, чтобы замять дело. Он заявил, что иные обиженные пали на войне, другие в плену, третьим некого привлекать к ответственности, потому что обидчики исчезли. Бунаков прожил в Переяславле месяц — с 29 мая по 28 июня — и за все это время привели к нему одного только драгуна, пойманного в краже. Его били кнутом на козле и провели сквозь строй. Призвав казачьих начальников, Бунаков спросил: будут ли наконец челобитные от переяславцев на московских ратных людей? Те отвечали, что многие переяславцы уже помирились со своими обидчиками, а новых челобитий, по их мнению, скоро не будет, и потому они полагают, что ему, Бунакову, нет смысла проживать здесь долее [42]~. На глуховской раде, при избрании в гетманы Д. Многогрешного в 1668 году, царский посланный кн. Ромодановский в ответ на заявления старшины о том, что служилые люди устраивают пожары с целью грабежа,— говорил: «…о том великому государю не бывало ни от кого челобитья ни прежде сего, ни в последнее время; если же бы челобитье такое было, против челобитья был бы сыск, а по сыску, смотря по вине, тем ворам за их воровство и казнь учинена была бы. Знатно то дело ныне затеяли вы, чтоб воеводам в городах не быть!» [43]* Гетман и старшина не нашлись, что на это возразить.|52: Не получив отражения в актовом, документальном материале, злоупотребления царских властей расписаны зато необычайно пышно во всякого рода памфлетах, воззваниях, анонимных письмах, в легендарных историях Украины. Этого рода материал настолько обилен, что соблазнил некоторых историков XIX века, вроде Костомарова, принимавшего его без критики и повторявшего в своих ученых сочинениях версию о злоупотреблениях московских властей.