Заслуживает внимания одна нота, звучащая в «прелестных листах» и в речах: обвинение москвичей в отступлении от православного благочестия. Сначала это выражалось в сдержанной форме: Москве приписывалось намерение изменить малороссийские религиозные обряды, ввести погружение младенцев в воду при крещении вместо обливания. Не успели это высказать, как пошел слух, будто украинские попы, непривычные к такому способу крещения, потопили множество младенцев. Во время конфликта царя с патриархом Никоном гетман Брюховецкий писал в своем универсале: «…святейший отец наставлял их (москвичей), чтобы не присовокуплялись к латинской ереси, но|82: теперь они приняли Унию и ересь латинскую; ксендзам служить в церквах позволили. Москва уже не русским, но латинским письмом писать начала…» [70]* Легенда об отступничестве получила столь широкое распространение, что ее счел нужным повторить в своих воззваниях к малороссийскому народу Карл XII. Он тоже уверял, будто Петр давно задумал искоренить в своем государстве греческую веру, по каковому случаю вел переговоры с Папой Римским. Инспирированы были эти курьезные манифесты Мазепой, открывшим Карлу главную причину единения малорусов с великорусами — православную веру. Идея представлять москалей неправославными принадлежит не Мазепе и не казакам; она родилась в Польше. На Гадячской раде 6 сентября 1658 г. польский посол Беневский говорил казакам: «Что приманило народ русский под ярмо московское?.. Вера? Неправда: у вас вера греческая, а у москалей вера московская! Правду сказать, москали так верят, как царь им прикажет! Четырех патриархов святые отцы установили, а царь сделал пятого и сам над ним старшинствует; чего соборы вселенские не смели сделать, то сделал царь!» [71]*
Нам уже приходилось говорить, что Польша издавна была фабрикой памфлетов, книг, речей, направленных против России.
В XVI столетии это были богословско-полемические сочинения, по преимуществу. После Ливонской войны и Смуты к ним начали примешиваться политические памфлеты, полные хвастовства о том, как «мы их часто одолевали, побивали и лучшую часть их земли покорили своей власти». Литература эта вызвала в XVII веке дипломатические конфликты и требования со стороны Москвы уничтожения «безчестных» книг и наказания их авторов и издателей.
Но с особенной энергией заработала польская агитация после присоединения Малороссии к Московскому государству. Боярин А. С. Матвеев, управлявший одно время Малороссийским приказом, писал впоследствии, как он затребовал к себе в Москву образцы этой агитации.
«…И из черкасских городов привезли многие прописные листы, которые объявились противны Андрусовским договорам и|83: Московскому постановлению, и книгу пашквиль, речением славенским: подсмеяние или укоризна, печатную, которая печатана в Польше. В той книге положен совет лукавствия их: время доходит поступать с Москвою таким образом: и время ковать цепь и Троянского коня, а прочее явственнее в той книге» [72]*.
Весь фонд анекдотов, сарказмов, шуточек, легенд, антимосковских выдумок, которыми самостийничество пользуется по сей день,— создан поляками. Знаменитая «История русов» представляет богатейшее собрание этого агитационного материала, наводнившего Украину после ее присоединения к России. Часто речи, вложенные авторами этого произведения в уста казачьим деятелям и татарам, не требуют даже анализа для выявления своего польского происхождения. Такова, например, речь крымского хана о России: «В ней все чины и народ почти безграмотны и множеством разноверств и странных мольбищ сходствуют с язычеством, а свирепостью превосходят диких… между собою они беспрестанно дерутся и тиранствуют, находя в книгах своих и крестах что-то неладное и не по нраву каждого» {53}. Казачьему предводителю Богуну приписаны тоже слова, выражающие распространенный польский взгляд на Россию: «в народе московском владычествует самое неключимое рабство и невольничество в высочайшей степени, и что у них, кроме Божьего да царского, ничего собственного нет и быть не может, и человеки, по их мыслям, произведены в свет будто для того, чтобы в нем не иметь ничего, а только рабствовать. Самые вельможи и бояре московские титулуются обыкновенно рабами царскими, и в просьбах своих всегда пишут они, что бьют ему челом; касательно же посполитова народа, то все они почитаются крепостными» [73]*.
Когда Выговский изменил царю и собрал раду в Гадяче, туда приехал польский посланный Беневский. Речь его к казакам — великолепный образец красноречия, рассчитанного на слушателей, знающих, что каждое слово оратора — ложь, но принимающих ее, как откровение.