Происхождение украинского сепаратизма

Указ 1876 г. никому, кроме самодержавия, вреда не принес. Для украинского движения он оказался манной небесной. Не причиняя никакого реального ущерба, давал ему долгожданный венец мученичества. Надобно послушать рассказы старых украинцев, помнящих девяностые и девятисотые годы, чтобы понять всю жажду гонений, которую испытывало самостийничество того времени. Собравшись в праздник в городском саду либо на базарной площади, разряженные в национальные костюмы, «суспильники» с заговорщицким видом затягивали «Ой на го́ри та жнеци жнуть»; потом с деланным страхом оглядывались по сторонам в ожидании полиции. Полиция не являлась. Тогда_|198: чей-нибудь зоркий глаз различал вдали фигуру скучающего городового на посту — такого же хохла и, может быть, большого любителя народных песен. «Полиция! Полиция!» — Синие шаровары и пестрые плахты устремлялись в бегство, «никем же гонимы» ^{178}. Эта игра в преследования означала неудовлетворенную потребность в преследованиях реальных. Благодаря правительственным указам она была удовлетворена.

Мотивы, по которым Драгоманов покинул Россию, ничего общего с преследованиями не имели. Как ни странно, его пугали земские реформы Александра II, которые он приветствовал вместе со всей интеллигенцией. Лет через 10 после их осуществления они ему показались опасными для социалистического дела. «Практическая будущность на ближайшее время,— писал он,— принадлежит в России тем своего рода политическо-социальным оппортунистам, которые не замедлят в ней появиться среди земств, и для которых теперешние социалисты-революционеры только расчищают дорогу»^*. Он предложил всем «чистым» социалистам «теперь же перенести свою деятельность в страны, где предстоящий России политический вопрос так или иначе уже решен» [160]^*.

Но был еще один мотив. О нем обычно не говорится, но он подразумевается во всех речах и действиях Драгоманова.

Дело в том, что украинофильство в лучшие свои времена насчитывало до того ничтожное количество последователей и представляло столь малозаметное явление, что приводило порой в отчаяние своих вожаков. Простой народ абсолютно не имел к нему касательства, а 99 процентов интеллигенции относилось отрицательно; в нем видели «моду» — внешнее подражание провансальскому, ирландскому, норвежскому сепаратизмам, либо глупость, либо своеобразную форму либерально-революционного движения. Но в этом последнем случае монархически-охранительная часть, типа Юзефовича, обнаруживала нескрываемую вражду к нему, а другая, не чуждая сама революции и либерализма, шла не в «громады» и «спилки», а в лавризм ^{179}, в нечаевщину, в народовольчество, в черные переделы._|199: Общероссийское революционное движение, как магнит, втягивало в свое поле все частицы металла, оставляя украинофильским группировкам шлак и аморфные породы. Никакой украинской редакции освободительного движения малороссийская интеллигенция не признавала. За это и снискала лютую ненависть. Можно сказать, что у самостийников не было большего врага, чем своя украинская интеллигенция. Даже у Драгоманова, чуждого проявлений всяких недостойных чувств, прорывались порой горькие сетования по ее адресу. Это она сделала украинофилов «иностранцами у себя дома»^~. Но когда он попробовал однажды упрекнуть в чем-то подобном земляка Желябова, то получил отповедь в виде саркастического вопроса: «Где же ваши фении? Парнелль?» [161] ^{180}

Незадолго до отъезда Драгоманова произошло событие, явившееся для него настоящим ударом. Подобно кирилло-мефодиевцам, он был последователем идеи славянской федерации. И вот пришло время послужить этой идее по-настоящему. На Балканах вспыхнуло восстание славян против турок. Известно, как реагировало на это русское общество. Со всех концов России, в том числе из Малороссии, устремились тысячи добровольцев на помощь восставшим. Громада заволновалась. На квартире у Драгоманова устроено было собрание, где решено послать на Балканы отряд, который бы, не смешиваясь с прочими волонтерами, явился туда под украинским флагом.

Принялись за организацию. Дебогорий-Мокриевич поехал для этой цели в Одессу, остальные занялись вербовкой охотников в Киеве. Результат был таков: Дебогорию удалось «захватить» всего одного добровольца, а в Киеве под украинский флаг встало шесть человек, да и то это были люди «нелегальные», искавшие способа сбежать за границу [162]^~.

Знать, что дело, которому посвятил жизнь, непопулярно в своей собственной стране — одно из самых тяжелых переживаний. Отъезд Драгоманова означал не невозможность работы на родине, а молчаливое признание неудачи украинофильства в России и попытку добиться его успеха в Австрии._|200: