Читаем Происхождение вилки. История правильной еды полностью

Как ни сильно было стремление всякого хозяина сохранить собственность в семейном владении, избежать ее дробления не удавалось: при первом наследовании земля делилась пополам (если в семье было два сына), а при втором — каждая половина на части, соответствующие числу наследников. Долги этих мелких собственников и плачевные условия их жизни породили такое явление, как тяжбы по поводу границ участков, по поводу владения водоемами и т.д., и по сей день остающиеся большой проблемой для сельскохозяйственных владений. Из этого проистекали тяжкие последствия — люди бросали свои земли, беднели. Условия жизни крестьян, не имевших своей земли, были не лучше: хозяин требовал от них многого, а в обмен не давал им почти ничего. Крестьяне плохо питались, в основном кашей (из полбы, бобов, гороха), а хлеб, особенно пшеничный, ели очень редко.

* * *

Вообще же отсутствие хлеба было главным образом городской проблемой. Крестьянину, в конце концов, разрешалось иметь собственный огород — полоску земли вдоль границ казенного поля, — а также небольшое количество скота. Кроме того, крестьянин имел возможность использовать в пищу любое зерно, а не только пшеницу. А вот горожанин должен был покупать абсолютно все, и хлеб был символом его существования, недаром говорится — «зарабатывать себе на хлеб». Описывая народный бунт в Милане (незадолго до чумы 1630 года), Мандзони рассказывает о «нападении на пекарню». На первый взгляд это представляется странным: восставшие бедняки, казалось бы, должны первым делом грабить лавки, где продается нечто подороже обычного хлеба. Однако бунт — признак крайности; когда народ голодает, он требует именно хлеба. Это понимали еще древние правители: разумеется, люди всегда желают того, чего они не могут себе позволить, но ни в коем случае нельзя лишать их необходимого. Если нет хлеба, народ бунтует, создавая власти ужасные проблемы; не имея избыточного, люди, быть может, и чувствуют себя несчастными, но не поднимают мятежей.

На Сицилии в тот же период случился голод, который зафиксирован во многих документах. В частности, в одном письме, сохранившемся в архиве города Палермо, рассказывается о том, как в Фикарацци на берегу моря были найдены два умерших с голоду человека; перед смертью несчастные ели траву. Эта картина поразила меня и пробудила во мне интерес к истории питания: ведь море в Фикарацци давало возможность добыть достаточное количество пищи, чтобы выжить, но люди умирают без хлеба. Через несколько лет я наткнулся на тот же самый образ в книге Г. Дориа (речь шла о городе Монтальдео): двое людей едят траву, пытаясь избежать голодной смерти. Может быть, это случайное совпадение, но думается, что поедание травы было своего рода общепринятой метафорой чудовищных мук голода.

Если городское население необходимо было обеспечивать хлебом, то сельское население выживало благодаря злакам и бобовым, при этом положение его было не таким ужасным, как нам порой представляется, ведь демографическая ситуация в сельской местности была гораздо лучше, чем в городе.

Суп, каша и паста[4]

Большое количество воды, капуста, репа, другие овощи, жаренный на свином сале или масле лук с пряностями, чеснок и соль, иногда еще кусочек соленой свинины или говядины — в Испании это называется чечина (cecina), а у турок пастерме (pasterme). В подходящее время года вместо соленого мяса брали косточку барашка или быка. Все это долго варили, а в получившийся суп макали черствый хлеб. В Италии до сих пор существует выражение «bagnare una zuppa» и «inzuppare il pane» (размачивать хлеб в супе). Когда была возможность, делали суп из потрохов, также с добавлением репы и капусты. В него крошили черный черствый хлеб, и он становился похожим на кускус.

Когда забивали свинью, то части, непригодные для засола, варили вместе с ребрышками и несколькими кусочками свежей сальсиччи[5] (salsiccia) и опять-таки добавляли репу и капусту (позже репу заменят картошкой). В результате получался суп, который в Ломбардии называется кассоэла (cassoela). По поводу этого супа написано множество глупостей (миф о «кухне бедняков»). В Беневенто он называется bollita di maiale (похлебка из свинины). Такой суп из капусты со свининой и с огромным количеством костей тоже ели с размоченным в нем черствым хлебом.

Хлеб был черствым просто потому, что пекли его раз в неделю, а в горных районах и того реже, а изготовлялся он там из пшеницы и ржи. Черствел он до такой степени, что резать его можно было только специальным инструментом — типа резака — из дерева и железа, похожим на тот, которым мы пользуемся, чтобы разрезать пачку бумаги.

Итак, в кассоэлу клали свиные ребрышки, кости и другие части свиньи, а вот говядина использовалась в других блюдах — во французском пот-о-фе (pot-au-feu), испанской олья подрида (olla podrida) и в неаполитанской пиньята маритата (pignatta maritata). Все это, по сути, одно и то же блюдо, что бы там ни говорили поклонники «типичной местной еды».

Перейти на страницу:

Все книги серии Вещи в себе

Порох
Порох

Аннотация издательства: Почему нежные китайские императрицы боялись «огненных крыс», а «пороховые обезьяны» вообще ничего не боялись? Почему для изготовления селитры нужна была моча пьяницы, а лучше всего — пьющего епископа? Почему в английской армии не было команды «целься», а слово «петарда» вызывало у современников Шекспира грубый хохот? Ответы на эти вопросы знает Джек Келли — американский писатель, историк и журналист, автор книги «Порох». Порох — одно из тех великих изобретений, что круто изменили ход истории. Порох — это не только война. Подобно колесу и компасу, он помог человеку дойти до самого края света. Подобно печатному станку, он способствовал рождению современной науки и подготовил промышленную революцию. Благодаря пороху целые народы были обращены в рабство — и с его же помощью вновь обрели свободу. Порох унес миллионы жизней, но самой первой его работой был не выстрел, а фейерверк: прежде, чем наполнить мир ужасом и смертью, порох радовал, развлекал и восхищал человека.

Джек Келли , Джо Хилл

Документальная литература / Боевая фантастика
Краткая история попы
Краткая история попы

Не двусмысленную «жопу», не грубую «задницу», не стыдливые «ягодицы» — именно попу, загадочную и нежную, воспевает в своей «Краткой истории...» французский писатель и журналист Жан-Люк Энниг. Попа — не просто одна из самых привлекательных частей тела: это еще и один из самых заметных и значительных феноменов, составляющих важнейшее культурное достояние человечества. История, мода, этика, искусство, литература, психология, этология — нигде не обошлось без попы. От «выразительного, как солнце» зада обезьяны к живописующему дерьмо Сальвадору Дали, от маркиза де Сада к доктору Фрейду, от турнюра к «змееподобному корсету», от австралопитека к современным модным дизайнерам — таков прихотливый путь, который прошла человеческая попа. Она знавала времена триумфа, когда под солнцем античной Греции блистали крепкие ягодицы мраморных богов. Она преодолела темные века уничижения, когда наготу изображали лишь затем, чтобы внушить к ней ужас. Эпоха Возрождения возродила и попу, а в Эпоху Разума она окончательно расцвела: ведь, если верить Эннигу, именно ягодицам обязан Homo sapiens развитием своего мозга. «Краткая история попы» - типично французское сочетание блеска, легкости, остроумия и бесстыдства.

Жан-Люк Энниг

Публицистика / Искусство и Дизайн / Прочее / Романы / Эро литература
Роман с бабочками
Роман с бабочками

«Счастье, если в детстве у нас хороший слух: если мы слышим, как красота, любовь и бесполезность громко славят друг друга каждую минуту, из каждого уголка мира природы», — пишет американская писательница Шарман Эпт Рассел в своем «Романе с бабочками». На страницах этой элегантной книги все персонажи равны и все равно интересны: и коварные паразиты-наездники, подстерегающие гусеницу, и бабочки-королевы, сплетающиеся в восьмичасовом постбрачном полете, и английская натуралистка XVIII столетия Элинор Глэнвилль, которую за ее страсть к чешуекрылым ославили сумасшедшей, и американский профессор Владимир Набоков, читающий лекцию о бабочках ошарашенным студентам-славистам. Настоящий роман воспитания из жизни насекомых, приправленный историей науки, а точнее говоря — историей научной одержимости.«Бабочка — это Творец, летящий над миром в поисках места, пригодного дм жизни людей. Бабочки — это души умерших. Бабочки приносят на крыльях весну. Бабочки — это внезапно осеняющие нас мысли; грезы, что мы смакуем». Завораживающее чтение.

Шарман Эпт Рассел

Биология, биофизика, биохимия / Биология / Образование и наука
Тихие убийцы. Всемирная история ядов и отравителей
Тихие убийцы. Всемирная история ядов и отравителей

Яды сопровождали и сопровождают человека с древнейших времен. Более того: сама жизнь на Земле зародилась в результате «отравления» ее атмосферы кислородом… Именно благодаря зыбкости границы между живым и неживым, химией и историей яды вызывали такой жгучий интерес во все времена. Фараоны и президенты, могучие воины и секретные агенты, утонченные философы и заурядные обыватели — все могут пасть жертвой этих «тихих убийц». Причем не всегда они убивают по чьему-то злому умыслу: на протяжении веков люди окружали себя множеством вещей, не подозревая о смертельной опасности, которая в них таится. Ведь одно и то же вещество зачастую может оказаться и ядом, и лекарством — все дело в дозировке и способе применения. Известный популяризатор науки, австралиец Питер Макиннис точно отмеряет ингредиенты повествования — научность, живость, редкие факты и яркие детали — и правильно смешивает их в своей книге.

Питер Макиннис

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука