Происки любви (СИ)

   Конечно, он её любил, и она чувствовала это. Но сейчас, в этом вопросе было нечто другое; она хотела, чтобы он сказал ей о своей любви вслух, хотела узнать степень своей власти над ним, может быть и с тайными намерениями ... Он был не готов : а, как же муж, что скажут люди, его мать... Он сам себе, сейчас, ничего не мог сказать. Она не хотела быть с ним на равных, он это чувствовал. Впрочем, так и было. Он не мог представить её своей женой; он не хотел врать.

  -...

  -Все вы такие, вам только это и надо, - она, неожиданно, взялась за ремень его брюк, и расстегнула.

  -У него екнуло сердце.

  Рука её проникла в его штаны и наткнулась на то, что искала.

  Он не выдержал, схватил её в свои объятия, и руки сами задрали подол её летнего платья. Рука скользнула по хлопку трусов. Атлас по анатомии он не раз открывал в книжном магазине. Говорили об этом и с одним студентом мединститута. Он знал, с чем прикоснулся. Она, наверное, не ожидала. Трусы был сняты беспрепятственно, и с её помощью. Она легла на теннисный стол, и когда он уперся куда-то не туда, она рукой направила куда следует, и... он провалился в неизведанное. Она слегка подвинулась, и застыла в ожидании - давай. Он же, уже, боялся двигаться, изо всех сил сдерживаясь. Ясности не было, и он не хотел проблем. И тут же они появились, он не был уверен, что успел вытащить.

  Всё - катастрофа, её бедра и его руки были измазаны липкой остро пахнущей слизью. Она оттолкнула его. "Ша ...мальчишка".

  Он чувствовал себя нашкодившим котом.

  Она укоризненно взглянула на него, и достала из сумочки бумажные салфетки : " На, вытрись", - и сама , не стесняясь, вытерлась, не опуская платье, салфетками, и одела трусы. Мелькнул только темный треугольник на фоне белесых бедер... .

  " Чего испугался, может, я нарочно хотела..."- сказала она, вдруг- непонятно, и неожиданно. Он, виновато, молчал.

   Они осторожно спустились по лестнице. Никого не было. Салфетки, хотели, но не бросили в урну возле дверей. Он, так и держал, эту компрометирующую запахом, салфетку в руке. Она, временно, сунула свою в наружный карман сумочки.

   Вышли на улицу, было довольно темно. Слышна была музыка, танцы под электрическим освещением фонарей с ближних столбов, еще продолжались.

  "Иди домой",- сказала Леше Инна, и направилась в направлении танцплощадки. Он смотрел вслед удаляющейся её фигуре, и ему, не то, что танцев, - ничего не хотелось. Наконец-то, он выбросил эту скомканную салфетку в кусты.

  " Что это было?". " Ты - как хочешь, это назови...",- пришла ему в голову знакомая песня. Но, в том-то и дело, что ему ничего не хотелось; он чувствовал себя дураком . Все было не так. Даже Хемингуэй описывает это не правильно. Он пошел домой.

  Прошло несколько лет. Алеша окончил школу, поступил в политехнический институт и уехал из дома. Общежития на первом курсе не дали. Пришлось снимать квартиру. Лишние расходы, для его матери, которая для него все готова была отдать. Материнская любовь ни на что не похожа. Леша тоже любил мать, особенно, на расстоянии, какой-то эгоистичною любовью, но об этом не задумывался. Впрочем, он не хотел быть " маменькиным сыночком". Он, настырно, ходил в деканат, и добивался общежития, не только, конечно, из-за денег. Туда его манила, еще и ни на что не похожая, независимая жизнь, которую вела нескучная студенческая братия. И, однажды, ему сказали в деканате:

   " Найдешь место - заселяйся" . В общем, как бывает - командуют одни, а заселяет комендант, который конкретному деканату не подчиняется. Леше повезло, он встретил Сергея, земляка, который учился на другом факультете и был на пару лет старше Леши. Сергей его тоже знал в лицо. " Привет. Как дела?" И, как-только, Леша поведал ему о своих делах, сказал: " Так, у нас есть место - заселяйся."

  И у Леши началась новая жизнь. Он, как в "учебку" попал, пока не привык к царящим в "общаге" порядкам. Но в отличие от армии, там не было дедовщины, скорее наоборот - полная свобода, похожая на анархию, которая могла проявляться и, как насилие над собственными желаниями. Свобода чужой личности не подавлялась, но и собственная свобода почти ничем не ограничивалась. Были, конечно, неписанные законы поведения, вроде, если кто-то привел даму, то остальные должны освободить помещение. В общем, как повезет, попадались личности, кому закон не писан.