Происшествие

Иногда муж с сынишкой гуляли вечером, но сейчас шел дождь, да и время было позднее, девятый час. Викентию в это время полагалось досматривать передачу «Спокойной ночи, малыши!» и готовиться ко сну. Она успокоила себя тем, что Аркадий с Викой, наверное, находятся в ванной и не слышат телефонного звонка.

Когда Ефросинья Викентьевна вышла на своем этаже из лифта, то увидела, что к дверной ручке привязана записка. Сердце у нее упало, она торопливо развернула листок, прочитала:

«Вика у меня. Аркадий не смог его забрать из детского сада. Не волнуйся. Позвони. Тетя Тома».

Только что-то совершенно чрезвычайное могло не позволить мужу взять ребенка из сада. За все время это был первый случай.

Открыв дверь квартиры, Ефросинья Викентьевна, не снимая плаща, бросилась к телефону, набрала номер, попала в чужую квартиру, набрала снова.

— Алло, — услышала она спокойный голос Тамары Леонидовны. — Это ты, Ефросинья? Да не пыхти. Ничего не произошло. У Аркадия случился острый приступ аппендицита. Прямо на работе. Его уже оперировали. Все нормально.

— Где он?

— Как где? У себя в клинике. Там его и прооперировали.

— Но почему мне никто не позвонил? — спросила Ефросинья Викентьевна, забыв, что она и пяти минут сегодня не сидела в своем кабинете.

— Звонили… Телефон не отвечал. Аркадий попросил позвонить мне. Я взяла такси, съездила в детский сад и привезла Викентия сюда.

— Я сейчас за ним приеду.

— Еще чего! Ты мне абсолютно не нужна. Ребенок уже в постели. А на утро я вызвала такси, отвезу его в сад и поеду на работу. Ты отдыхай.

— Вы с ним не справитесь.

— А чего с ним справляться? Мы отлично ладим.

— Он заговорит вас.

— Не преувеличивай. Спокойной ночи!

Ефросинья Викентьевна присела на краешек тахты, потерла ладошкой лоб и стала звонить в неврологическое отделение клиники, где работал Аркадий. Там, конечно, все знают и подробно расскажут, что произошло и где он лежит.

Трубку сняла Таня Шуваева. Ефросинья Викентьевна представила ее круглое лицо с ямочками на щеках и подбородке, чуть вздернутый нос, туманящийся какой-то взор, не взгляд, а именно взор. Меньше всего Ефросинье хотелось говорить о муже с Таней, потому что втайне ревновала его к ней. И она сказала очень холодно:

— Добрый вечер. Это Кузьмичева. — И тут же поймала себя на том, что чуть было не сказала, как на работе, «капитан Кузьмичева». Вот уж Таня бы всласть повеселилась и поиздевалась над Ефросиньей Викентьевной, которую в свою очередь тоже не любила, потому что, по ее понятиям, такой сухарь не достоин быть женой несравненного Аркадия. Тем не менее в пику Ефросинье Викентьевне Таня была сама любезность.

— Добрый вечер, Ефросинья Викентьевна, — заворковала она медовым голосом, — у вашего мужа ничего опасного. Аппендикс вырезан, температура 37, но это так и должно быть. Я только что была в хирургии. Он спит… Он только за сынишку очень волнуется, зная, как вы заняты… — «На, съела!» — про себя подумала Таня, а вслух продолжала: — Но он мне дал телефон Тамары Леонидовны Ланской, сказал, что на нее он может положиться как на самого себя.

— Спасибо за помощь, — прервала ее Ефросинья Викентьевна, подумав, что Таня много себе позволяет. Можно подумать, что не Ефросинья, а Таня жена Аркадия. — Дайте мне, пожалуйста, телефон хирургического отделения.

— О, пожалуйста. Записывайте. Там сейчас Владимир Дмитриевич Медведенко дежурный, — как ни в чем не бывало продолжала источать мед Таня. — Завтра вы можете навестить мужа, — чуть помолчав, она добавила не без ехидства, — если найдете время. Ведь у вас очень ответственная работа.

«У, язва, — в сердцах подумала Ефросинья Викентьевна, — «если найдете время». Можно подумать, что я вальсы танцую, а не преступления расследую. Знала бы она, кукла накрашенная, каково мне с этой мерзкой грязью возиться».

Однако Ефросинья Викентьевна и Таня Шуваева были совершенно несправедливы друг к другу. Вовсе не была бессердечной Ефросинья Викентьевна. И Таня была не куколкой, которая только улыбки расточала и взором завораживала, а такой же работягой, как и Кузьмичева. И работа совсем не сладкая: старшая сестра в неврологическом отделении, куда такие тяжелые больные попадали, что Ефросинья и не представляла себе, а Таня выхаживала их.

И вообще неизвестно, чья работа труднее — Танина или Ефросиньина. Только Таня во всех ситуациях старалась оставаться очаровательной и даже обворожительной, такой, какой Ефросинья даже не помышляла быть, полагая, что при ее профессии это непозволительно.

Поговорив с Медведенко и окончательно уверовав в то, что с Аркадием все благополучно, Ефросинья Викентьевна сняла наконец плащ, туфли, серый костюм, завернулась в махровый халат. Ее познабливало — видимо, от нервного напряжения. Она зажгла в кухне все конфорки, поставила на одну из них чайник и села на табуретку, ожидая, когда он закипит.