Происшествие

— Замок цел… А впрочем, откуда я знаю. Может, воры отмычкой открыли.

— Твой замок нельзя открыть отмычкой. Он сейфовый. Послушай, мамочка. Ты посмотри, а на месте ли твоя шуба и папина дубленка. Я не кладу трубку. Посмотри…

…— И тогда дочь мне посоветовала: посмотри, не пропало ли еще чего из дома, — рассказывала Рогожина, закуривая очередную сигарету. Она нервничала, спички в ее дрожащих пальцах ломались.

Капитан Кузьмичева слушала, неторопливо расхаживая по комнате, время от времени останавливалась, рассматривая что-то. Лейтенант Петров писал протокол, примостившись у журнального столика. Рогожина следила за Кузьмичевой взглядом, ей казалось странным, что из милиции пришел не мужчина (следователь в ее представлении непременно должен быть мужчиной), а молодая женщина с милым открытым лицом и ямочками на щеках.

— Мне сначала и в голову не пришло, что нас обокрали… — говорила Рогожина. — И до сих пор все кажется, что произошла какая-то ошибка.

Дом, где жили Рогожины, был старый, еще довоенной постройки, кирпичные стены, высокие потолки, широкие, из мраморной крошки подоконники. Дубовые двери тоже были не чета современным фанерным.

— Кто кроме вас живет в квартире? — спросила Ефросинья Викентьевна.

— Сейчас я одна. Муж в экспедиции. Он океанолог. Уехал еще в мае, вернется к Ноябрьским праздникам.

— Понятно, — проговорила Кузьмичева, хотя понятного ничего не было.

Пока что все было непонятно и даже странно. Дверь квартиры воры открыли ключом. Взяли деньги — пятнадцать тысяч, две иконы, одну четырнадцатого века, другую, предположительно рублевскую, — пятнадцатого. Никаких следов воры не оставили. А хозяйка квартиры даже не может объяснить, в какой день произошла кража. Двадцатого августа она сняла со сберкнижки деньги на покупку дачи, положила их в ящик туалетного стола. Спохватилась сегодня, спустя более трех недель…

— Вы найдете воров? — без всякой надежды спросила Рогожина.

— Должны найти, — сухо ответила Кузьмичева. — Скажите, а вы в этот период никуда не уезжали?

— Нет. Из дома уходила только на работу или в магазин.

— То, что вы в ящик не заглядывали, это еще понятно. Но как же вы не заметили, когда исчезли иконы?

Рогожина потерла ладошкой лоб.

— Странно, да? Дело в том, что они висели в кабинете мужа. А я, как правило, в его комнату не захожу. Он не любит, когда там что-нибудь трогают. Когда дочка сказала, чтоб я проверила, не пропало ли что еще, я об иконах и не подумала. Я пошла посмотреть, цел ли серебряный кинжал, который висел у него на стене. Все-таки серебро это драгоценность. Смотрю, кинжал на месте… И тут увидела, что исчезли иконы…

Они вошли в кабинет Рогожина. Ольга Игнатьевна подошла к окну, потянула шнур, и тяжелые портьеры поплыли в стороны, впуская в комнату неяркий сентябрьский солнечный свет.

Все стены до самого потолка занимали стеллажи с книгами и папками. Свободное пространство было лишь возле тахты, где на текинском ковре поблескивал серебром старинный кинжал.

Письменный стол был пуст, на его полированной поверхности лежал толстый слой пыли. Кузьмичева приблизилась к столу, отыскивая на стене гвозди, на которых висели иконы, не обнаружила их. Подняла голову и почти под потолком увидела небольшие штыри. На таких обычно крепят картины в музеях.

— На шнурах висели? — спросила Ефросинья Викентьевна Рогожину.

— На тонкой проволоке. Перерезать можно было только кусачками.

— На столе следы ног, видите, капитан? — проговорил Петров. — Вставали на стол, чтоб снять иконы. Потолки метра четыре?

Рогожина кивнула.

— Чтоб достать до потолка, человек должен быть не маленького роста. Метр восемьдесят.

— Пожалуй, — согласилась Ефросинья Викентьевна, разглядывая покрытую пылью поверхность стола. Человек, стоявший на столе, видимо, водил правой ногой, пыль здесь сбилась кучками. А левый след был довольно явственный.

Эксперт стал фотографировать.

— Какого размера были иконы? — спросила Кузьмичева.

— Пожалуй, чуть больше листа бумаги для машинки.

— Значит, могли поместиться в кейс?

— Нет. Иконы в окладах были. Одна в серебряном, очень массивном. — Рогожина раздвинула руки, показав размер рамы.

Кузьмичева, присев на корточки, заглянула под стол и увидела небольшой, чуть смятый клочок бумаги. Легко поднявшись, осторожно развернула его. Бумажка оказалась билетом на пригородный поезд Киевской железной дороги. Человек из третьей зоны ехал в Москву.

— Ваш? — спросила Кузьмичева.

— Нет, — испуганно ответила Рогожина. До сих пор все происходящее казалось ей нереальностью, каким-то дурным сном. «Ну как могло что-то пропасть, — думала она, — если нет никаких следов того, что в доме побывали чужие. Не духи же они». И вдруг: билет. Чужой билет — доказательство пребывания в ее доме постороннего человека.

— Я не знаю, откуда этот билет. Я никуда не ездила по Киевской. И муж, по-моему, тоже.

— Ваш муж не мог ездить… Здесь дата — 2 сентября. А у вас есть знакомые или родственники по этой дороге? Дачу вы где собирались покупать?