Происшествие

То, что Кузьмичева узнала в отделе кадров фабрики, убедило ее в том, что соседка, во всяком случае, не могла иметь отношения к краже у Рогожиных. Курдюмова была передовиком производства, членом профкома. Практически было невероятно предположить ее связь с преступным миром.

Когда Ефросинья Викентьевна вернулась на работу, в коридоре у дверей своего кабинета она увидела широкоплечего человека в клетчатом пиджаке. «Рогожин, — догадалась она. — Только почему так рано? Он должен прийти часа через два».

Мужчина поднялся со стула, когда она стала открывать дверь.

— Вы Кузьмичева? — спросил он.

— Да, — кивнула Ефросинья Викентьевна.

— Я Рогожин. Вы вызывали… Но я пришел раньше… Ничего?

Кузьмичева чуть заметно пожала плечами.

— Дело в том, что я получил телеграмму, что приезжает старый друг. Мне непременно надо его встретить. Если вы сейчас заняты, назначьте мне другое время… Попозже.

«Попозже, — усмехнувшись, подумала Ефросинья Викентьевна. — Странные люди. Уже упущена уйма времени, и каждая минута работает не на следствие, а на грабителей».

— Прошу, — она распахнула дверь кабинета. Напрасно она рассчитывала, что сейчас снимет туфли, немного подсушит их возле электрокамина, сварит чашечку кофе, чтоб хоть немного согреться. — Садитесь, Антон Витальевич.

Ефросинья Викентьевна сняла плащ, стянула берет, зонтик раскрытый поставила на пол, просушиваться. Немного подумав, она все же включила электрокамин, ногой пододвинула его ближе к письменному столу. Это было против ее правил — заниматься собой в присутствии даже свидетелей. Следователю это не к лицу — так полагала Ефросинья Викентьевна. Но она очень замерзла.

Усевшись за стол, она взглянула в окно и увидела, что дождь наконец стих и небо кое-где начало светлеть.

— Итак, — сказала Кузьмичева.

— Слушаю вас, — склонив голову, произнес Рогожин. У него было открытое лицо, какое-то округлое, с ямочками. На мать он был непохож, только волосы оказались такие же светлые, почти невесомые.

— Вы никого не подозреваете в причастности к ограблению квартиры ваших родителей?

— Нет, — твердо сказал Рогожин.

— Ваша жена, кажется, имеет отношение к искусству? У нее есть знакомые, художники, коллекционеры?

— Она — поэт, — холодно сообщил Рогожин. — Пишет стихи. Картины — это не по ее части.

— Понятно. А знакомых, которые интересовались живописью старинной… нет? Собирательство сейчас в моде. А коллекционирование — это такая страсть, что порой люди путают способы законные с незаконными.

— По-моему, воровство никак нельзя спутать с законными действиями. Но дело не в этом: ни я, ни моя жена не знаем никого, кто интересовался бы иконами.

Что-то не получилось в разговоре, Кузьмичева это почувствовала.

— У вашей жены есть двоюродный брат — Николай Юрганов. Что это за человек?

Рогожин пожал плечами.

— Человек как человек.

— Ваша жена дружит с ним?

— Как вам сказать… Родственник ведь. А тетка ее воспитала… Ирина — сирота.

— Юрганов бывает у вас?

— Бывает.

— А у ваших родителей?

— Нет, конечно. Что у них общего?

— А к вам часто приезжает?

— Когда как. Он неудачливый. Пьет… Когда-то учился в художественном училище, выгнали.

— В художественном училище? — переспросила Кузьмичева. — Он знал о том, какие иконы у ваших родителей?

— Понятия не имею… Напиться, подраться — это он может. А воровать… Нет!

— Он работает?

— Да. Истопником в котельной.

— Не женат?

— Разведен.

— У вас, Антон Витальевич, так же, как у вашей сестры, есть ключ от квартиры родителей. Так?

— Так, — помедлив ответил Рогожин.

— Вы никому не давали его?

— Нет.

Позвонил телефон. Ефросинья Викентьевна сняла трубку.

— Капитан Кузьмичева, — сказала она.

— Еще раз здравствуйте, капитан Кузьмичева, — услышала она голос тети Томы. — Я сегодня освободилась рано и уже забрала из сада Викентия. Ребенку, я считаю, дома лучше. А Вика хочет поговорить с тобой.

— Мама! — закричал Вика. — Мы гуся жарим. С яблоками.

— Я позвоню позже, — сухо оборвала Ефросинья Викентьевна сына. — Сейчас я занята.

Положила трубку и обратила лицо к Рогожину.

— Скажите, — спросил он, — как вы думаете, вам удастся найти вора? Мама очень переживает. Отец так хотел иметь дачу. Сейчас копаться в земле — всеобщее помешательство. Все хотят что-нибудь выращивать.

— Разве это плохо? — спросила Ефросинья Викентьевна.

— Не знаю. Я, наверное, еще не созрел для этого. Меня пока вполне устраивает город.

— Каждому свое, — слегка улыбнулась Ефросинья Викентьевна. — У меня пока все. Можете ехать встречать своего друга.

Она подождала, пока в коридоре стихли шаги Рогожина, подбежала к двери, заперла ее на ключ, с отвращением сбросила с ног мокрые туфли и поставила их поближе к камину. Потом налила из Графина в стакан воду, сунула в него кипятильник, включила штепсель в розетку. Наблюдая, как запузырилась вода, сняла телефонную трубку и набрала номер отделения, где после операции лежал ее муж Аркадий.

— Здравствуйте. Это кто? Медведенко? Володя, это Кузьмичева. Как Аркадий? Нормально? А что значит нормально? Ага! Позовешь сейчас? А ему можно ходить? Можно? Тогда я жду.