Происшествие на хуторе аль-Миниси

Сабрин проснулась рано, как стала просыпаться всегда после возвращения из Этай аль-Баруда. Каждое утро она поднимается на крышу и сидит там неподвижно, глядя в небо, пока не уходит в поле Занати. Провожая брата взглядом, Сабрин испытывает к нему нежность, ей хочется поговорить с ним. Затем выходит отец — в контору, сдать винтовку. После возвращения из Этай аль-Баруда Сабрин никогда не сидела с Занати и отцом, не беседовала с ними, не смотрела им в глаза. Большую часть времени она проводила на крыше. Иногда ощупывала свой живот, он снова был приятно пустой. Вспоминала поездку, операцию, доктора.

Единственное, что сознавала и в чем была уверена Сабрин и до, и после поездки, и в тот момент, когда она забыла все на свете в объятиях Сафвата, и потом, когда мучалась раскаянием и страхом, когда рассказывала о случившемся матери, когда туго перевязывала живот тяжелым поясом Занати, по дороге в Этай аль-Баруд, в автобусе, у доктора — всегда и всюду она сознавала и была уверена в том, что она ни в чем не виновата, на ней нет греха. Ведь она не сама отдалась Сафвату, она боролась, сопротивлялась. Уступила не она, а нечто внутри нее. Это нечто, которому она не знает названия, помутило ее разум, заставило забыться в тот сладкий миг.

— Так мне суждено, мама. Чем я виновата?

Она трепетала от нежности, вспоминая о Сафвате, о его мягких руках, гладкой коже, шелковистых волосах. Она не чувствовала себя виноватой. Нет, она чувствовала себя несчастной, обиженной судьбой, беспомощной, старой. Ей всего двадцать лет, но здесь на хуторе все двадцатилетние давно замужем, имеют детей, а некоторые уже успели и развестись.

В это утро, после ухода мужчин, Ситтухум позвала Сабрин:

— Слезай дочка.

Сабрин спустилась вниз.

— Что ты себя все мучаешь?

День уже наступил, и до слуха Сабрин донеслось с полей пение девушек. Оно напомнило ей, как еще совсем недавно она вот так же пела, работая в поле:

В долгую темную ночь
Спать мне от боли невмочь.
Как мне болезнь исцелить?
Доктор не хочет лечить.

— Хватит терзать себя, дочка. Что теперь поделаешь! Хорошо, хоть Абуль Гита здесь нет.

Сабрин не отвечала. Она многому научилась за последнее время. В том числе научилась, прежде чем вымолвить слово, семь раз повернуть во рту сухой, горький язык. Она помогала матери по дому, мела комнаты, собирала помет, поливала земляные полы чистой водой. Не раз бывало, что у нее кружилась голова и темнело в глазах, а по телу начинали бегать мурашки. Но она молчала. Лишь вчера осмелилась пожаловаться:

— Плохо мне, мама, поясницу ломит.

Вздохнула, утерла слезы.

А вечером, сидя наверху, услышала из глубины дома голос Занати, звучавший резко и решительно:

— Завтра я принесу Сабрин лекарство.

После этих слов наступило тревожное молчание. В первый момент Сабрин испугалась — она хорошо знала брата. Но потом почувствовала глубокую любовь к нему. Хотела спуститься вниз, но услышала, как Занати вышел из дома, а отец с покорной безнадежностью в голосе произнес:

— Нет бога, кроме Аллаха!

О господи, где взять силы вытерпеть все это.

Дней пятнадцать назад, рано утром — живот у Сабрин к тому времени заметно уже округлился — Абд ас-Саттар сказал дочери:

— Одевайся, пойдем со мной.

Занати, жевавший кусок лепешки, перестал двигать челюстями и подозрительно спросил:

— Куда это вы?

Вмешалась мать:

— Съездят в Этай аль-Баруд за покупками.

Занати снова принялся жевать. Поверил. Но через некоторое время его подозрения вновь пробудились. Он решился после ухода отца выпытать у матери всю правду. И зачем только сестра пошла работать в дом хаджи. Ведь он предупреждал их, а они лишь посмеялись тогда. Отец вышел, за ним Сабрин. Занати заметил, как медленно, тяжело ступает сестра, как неуклюже она двигается. Но он еще не верил. Подошел к матери, ухватил ее за рукав.

— Что случилось?

Голосом, полным тоски, Ситтухум ответила:

— Ничего не случилось. Все в порядке.

Сын изо всей силы потряс ее за плечи.

— Я должен знать. Говори, а то побегу следом за ними.

Мать заплакала навзрыд.

— Говори же, — настаивал сын.

— Что говорить-то, сынок?

— Я должен знать.

Ситтухум сдалась. Села рядом с Занати. Тут только разглядел он, как она постарела: морщины избороздили все лицо. С трудом подбирая слова, начала:

— Что тебе сказать, сынок? Господь повелел нам хранить тайну…

Отстранившись от матери, Занати встал посреди комнаты. Взгляд его упал на Адхама. Вот настоящий мужчина. Как он спросил: «А что вы сделали, когда был убит мой дядя?»

— Кто?

Ситтухум не сразу поняла вопрос.

— Я говорю, кто это сделал?

— Сафват-эфенди.

Сын старого хаджи. Вот оно что!

— Когда это произошло?

— Семь месяцев назад.

— Как? Он напал на нее?