Происшествие на кладбище Пер-Лашез

— Могу я поговорить с тобой наедине? — спросил Виктор.

— Каким ветром занесло сюда нашего друга книготорговца-фотографа? — задиристо поинтересовался бородач.

Виктор отвесил ему чопорный поклон.

— Будь душкой, Морис, оставь нас, — попросила Таша, дружески ткнув приятеля в плечо.

— Слушаю и повинуюсь, красавица, для тебя я готов… на все. И прошу, подумай о рамах для своих картин.

— Почему ты с ним так нелюбезен? — тихо спросила Таша Виктора, кладя кисть.

Тот прикинулся невинной овечкой.

— Думаю, мне стоит извиниться, — сокрушенным тоном произнес он.

— Об этом я не прошу. Но я тебя предупреждала: я не позволю относиться к себе, как к вещи.

Их разговор прервали радостные возгласы художников, приветствовавших появление Фирмена с подносом, уставленным тяжелыми кружками. Морис метнул в Виктора насмешливый взгляд и присоединился к художникам, окружившим толстяка-трактирщика. Они называли его благодетелем и спасителем.

Таша поправила волосы, сняла рабочую блузу и осталась в белой кофточке и лиловой юбке. Виктор подал ей приталенное по последней моде пальто.

— Так зачем ты пришел? — спросила она.

— Мне нужна твоя помощь. Ты не пустишь к себе в мансарду девушку, которой негде приклонить голову? Это ненадолго…

Вопрос так ошеломил Таша, что она застыла с перчаткой в руке.

— А я где буду ночевать?

— На улице Сен-Пер, восемнадцать.

Она медленно, палец за пальцем, натянула перчатки.

— Мог бы найти предлог и получше.

— Но это чистая правда! Девушку зовут Дениза, и я понятия не имею, что с ней делать. Впрочем, ты права, я воспользовался случаем. Две недели без тебя показались мне вечностью.

Таша с трудом удержалась от торжествующей улыбки: она победила. За эти две недели она сама не раз готова была бежать к Виктору, рискуя столкнуться с его компаньоном-японцем, который почему-то не слишком ей симпатизировал. И удержалась, не желая капитулировать первой — не столько из гордости, сколько из осторожности. Виктор ужасный собственник. Если она хоть раз попросит у него прощения, он начнет судить ее друзей, давать оценку ее работам и в конце концов просто задушит своей любовью…

— А ты, случайно, не забыл о мсье Мори?

— Кэндзи пробудет в Лондоне до конца недели.

— Надо же, ты все предусмотрел! И все организовал! Надеешься, что я упаду в твои объятия с возгласом: «Когда же?»

— Ты вольна поступать, как хочешь, но если согласишься, я буду самым счастливым человеком на свете.

— Я смогу приходить и уходить, когда захочу?

— А что тебе помешает? Уж точно не я, — со смехом отвечал Виктор.

— Ну что же, на таких условиях… можем заключить перемирие. Ты хочешь поселить эту бездомную бедняжку в моем дворце прямо сегодня вечером?

Виктор попытался обнять Таша, но она уклонилась и отошла в глубь мастерской к зеркалу, чтобы надеть шляпку.

— Что вы думаете об этом полотне? — обратился к нему Ломье. — Правда, наша с вами подруга с каждым днем набирает мастерства? Она не должна упустить возможность выставиться в «Золотом солнце». Гоген расписал подвал, где дважды в месяц, по субботам, собираются художники, сотрудничающие с журналом «Перо». Раз уж вы ставите себе в заслугу продвижение литературы в массы, так приходите послушать настоящих поэтов.

Виктор не хотел полемизировать с Морисом Ломье. Он изучал работу Таша: в центре полотна пламенем рдели гвоздики, отодвинув на задний план томный силуэт женщины.

— Странно, что вы отдаете предпочтение столь классическим сюжетам, — небрежно бросил он.

— Вы, дорогой друг, утверждаете, что любите фотографию, следовательно, не удивитесь, если я скажу, что сюжет вторичен, а художника делает стиль.

— Совершенно с вами согласен. Стиль Таша мне безумно нравится! Надеюсь, вы не ревнуете?

— Боже, только не начинайте снова! — вмешалась Таша. — До завтра, Морис, нам пора.

Когда они вышли, разъяренный Ломье пнул ногой мольберт, за которым только что стояла Таша, и вернулся к работе.

— Вы оба ведете себя как мальчишки! А я как будто ромовая баба на витрине кондитерской, которую каждый жаждет заполучить, — ворчала Таша, быстро шагая по улице Дюрантен.

— Что ты сказала? — не расслышал едва поспевавший за ней Виктор.

— Ничего, болтаю сама с собой!

Больше всего на свете Виктор боялся, что Таша передумает, но на улице Берты она успокоилась и замедлила шаг, и он наконец поравнялся с ней.

— Прости, я повел себя глупо! Я вовсе не собирался ссориться с Ломье.

— Когда ты перестанешь меня ревновать? — воскликнула она, поворачиваясь к нему лицом.

— Ревновать? Я?!

— Слушай внимательно, Виктор Легри: мы решим эту проблему здесь, сейчас и раз и навсегда! До нашего знакомства я сама распоряжалась своей жизнью и не потерплю твоих стычек с моими друзьями. Ты подозрителен, мнителен и не способен владеть собой!

— Прости меня, клянусь, что я…

— Никаких клятв! — против воли рассмеялась Таша. — Ты их все равно не сдержишь.

Они добрались до улицы Мартир. Над ними возвышались леса строящегося собора Сакре-Кёр, ниже, под крышами тесно прижавшихся друг к другу домов, плыли крылья Мулен де ла Галетт.

— А что с выставкой? У тебя все готово? — спросил смущенный Виктор.