Пройти чистилище

— Я не думаю, что такая телеграмма послана под диктовку самого Горбачева, — ответил Гирдиевский.

— Вы не хотите лететь в Москву? — понял Холдер.

— Я считаю, что мне пора переходить к вам вполне легально. И забрать свою семью. Если мы вернемся в Москву, их уже не выпустят.

Холдер задумался. Потом поинтересовался.

— Вы летите один или вместе с семьей?

— Пока один. Ведь это срочный вызов.

— Они бы вызвали вас вместе с семьей, если бы в чем-то подозревали, — предположил Холдер.

— Там сидят не дураки, — впервые за время разговора улыбнулся Гордиевский, — они бы такого никогда не сделали.

— Вы хотите остаться? — переспросил Холдер.

— Я не совсем уверен, — признался Гордиевский, — меня могут арестовать сразу, как только я сойду с самолета.

— Тогда оставайтесь, — решился Холдер, — вы можете уйти прямо сейчас?

— Это не выход, — Гордиевский был достаточно опытным разведчиком, — так нельзя поступать. А если это всего лишь мои собственные страхи? Что тогда?

— Я вас не понимаю, мистер Гордиевский, — вконец запутался Холдер, — вы все-таки хотите лететь?

— У меня нет другого выхода, — вздохнул Гордиевский, — пока кроме этой телеграммы нет ничего, что говорило бы об обратном. Я должен лететь.

— В таком случае, мы свяжемся с вами в Москве по обычному каналу, — успокоился Холдер, — если произойдет нечто неординарное, вы всегда сможете связаться с нашим представителем. Вы его знаете. Он будет ждать вашего звонка.

— Да, конечно, — хмуро ответил Гордиевский, — я вылетаю завтра.

Ни он, ни мистер Холдер даже не подозревали, что за их встречей внимательно следят сотрудники советской разведки. Они не могли слышать, о чем именно говорят эти двое, но фотографии мистера Холдера в разных ракурсах они сделали.

На следующий день утром, в воскресенье, 19 мая 1985 года по личному указанию Попова посольский «форд» «Гранада» отвез полковника в аэропорт.

Вскоре самолет, в котором сидел Гордиевский, приземлился в Москве. И, пока еще не утвержденный, новый резидент Олег Гордиевский ехал к себе домой, сам Крючков получил известие о его прибытии в Москву. На столе у него уже лежали фотографии Холдера. Он несколько минут рассматривал документы, внимательно читал донесение особой группы из Лондона. Закончив читать, все аккуратно сложил в одну папку, немного подумал, постучав пальцами по столу, поднял трубку прямого телефона самого Председателя КГБ СССР.

— Виктор Михайлович, — разрешите к вам зайти.

Получив разрешение, он положил трубку на рычаг телефона и, тяжело вздохнув, с ненавистью посмотрел на лежавшую перед ним папку.

— Сукин сын, — громко сказал он.

Глава 32

Наблюдения он почти не чувствовал. Даже удивлялся, неужели его связной ошибся и в Центре просто решили перестраховаться? Или его «консервация» имела еще какое-то непонятное ему предназначение? Но иногда ему казалось, что он все-таки замечает повышенный интерес к своей персоне со стороны посторонних людей, и каждый раз это вызывало у него внутренний протест, словно на подсознательном уровне атрофирующееся чувство страха перерождалось в чувство сомнения и бессилия перед надвигающейся катастрофой.

Он пытался анализировать свои прошлогодние действия, стараясь осознать и найти ту единственную ошибку, в результате которой теперь он стал бояться собственной тени и фактически оказался отстраненным от работы. Тщательный анализ своих ошибок вкупе с гибелью Тома наводил на неутешительный вывод, что в Балтиморе им все-таки не удалось полностью переиграть ФБР и ЦРУ, неведомым образом американцы все-таки поочередно вышли и на Тома, и на него. Значит, их расчеты в Балтиморе и последующее отправление донесения через Сюндома были той роковой ошибкой, из-за которой погиб Том.

Он понимал, что «консервация» и состояние неопределенности не могут продолжаться слишком долго. Либо американцам это надоест и его арестуют, либо — второй вариант был менее вероятен — они поймут, что он не представляет для них должного интереса и тогда наблюдение будет снято. В этот вариант верилось с трудом еще и потому, что наблюдение за самим Кемалем, очевидно, основывалось на каких-то первичных данных. Его связи с Питером Льюисом проследить не смогли, это стало ясно уже через неделю, когда они церемонно раскланялись с Питером на одном из приемов. Какими именно данными они располагали, для Кемаля оставалось загадкой. Но проводить свой рабочий день в постоянном ожидании ареста было невыносимо. От этого можно было сойти с ума. И тогда он принял решение.

Но сначала нужно было решить вопрос с Сандрой. Она и так была обижена на него за отмену последней встречи. Кемаль, зная, что все разговоры прослушиваются, позвонил ей в офис.

— Мадам Лурье. Скажите, что звонят из Нью-Йорка.

— Кто звонит? — спросила секретарь.

— Скажите, Кемаль Аслан.

— Как вы сказали? — удивилась девушка, — он никогда не назывался этим именем.

Через несколько секунд трубку взяла Сандра. Голос у нее был встревоженный.

— Кемаль, здравствуй. Что произошло?

— Здравствуй, Сандра. Ничего. Просто позвонил сказать тебе, что я развелся со своей женой.

Долгое молчание, затем, наконец, Сандра выдавила: