Произведение в алом

   - Может, кого-нибудь из живущих по соседству разбудить?

   - Дохлый номер! Во всей округе ни души, - безнадежно махнув рукой, сказал первый рабочий. - Проживание здесь строжайше запрещено. Известное дело - тиф...

   - Ну а «Унгельт»? Он-то, надеюсь, открыт?

   - Как же, держи карман шире!

   - Неужто тоже ремонт?!

   - А то!

   - Точно?

   - Точней некуда.

Наудачу я назвал несколько пришедших мне на ум мелочных торговцев и продавщиц табака, живших поблизости; потом, на всякий случай, осведомился о Зваке, Фрисландере и Прокопе...

И всякий раз мой собеседник лишь уныло мотал головой.

- Быть может, вам известен некий Яромир Квасничка? Рабочий переспросил:

- Яромир? Глухонемой?

Радости моей не было предела. Слава богу, хоть один знакомый отыскался...

   - Да, глухонемой. А где он живет?

   - Картинки еще вырезает? Из черной бумаги?

   - Да, да, совершенно верно, это он. Где его можно найти? Долго и обстоятельно объяснял рабочий, как найти в Старом

городе нужное мне ночное кафе, - закончив, он снова взялся за лопату.

Больше часа бродил я по развалинам, поминутно спотыкаясь о торчавшие из земли обрывки проволоки, перебирался через глубокие канавы и рытвины, балансируя на шатких, ускользающих из-под ног досках, и едва ли не на четвереньках проползал под поперечными балками, которыми на каждом шагу были перегорожены улицы - вернее, то, что от них осталось. Весь еврейский квартал превратился в одну каменную пустыню - такое впечатление, будто здесь разразилось какое-то страшное землетрясение.

Едва переводя от усталости дух, грязный, в разбитых башмаках, выбрался я наконец из этого перекопанного вдоль и поперек строительного лабиринта.

Еще пара улиц, и передо мной возникло то самое заведение, которое я так долго искал, - по виду обычный притон, надпись над входом гласила:

КАФЕ «ХАОС»

Пустынная крошечная зальца, в которой едва хватало

места для нескольких теснившихся вдоль стен столиков.

В середине на старом бильярде о трех ногах похрапывал кельнер.

В углу, взгромоздив перед собой корзину с овощами, клевала носом над стаканом caj[126] базарная торговка.

Кельнер соблаговолил наконец продрать глаза - встав со своего колченогого ложа, он спросил, что мне угодно. Насмешливый взгляд, которым он с лакейской наглостью исследовал мою фигуру с головы до ног, был достаточно красноречив: только сейчас до меня дошло, каким оборванцем я выгляжу.

Но то, что я увидел в висящем на противоположной стене зеркале, превзошло мои самые смелые ожидания: на меня смотрело чужое, совершенно незнакомое, изборожденное морщинами лицо, мертвенную бледность которого не мог скрыть даже толстый слой серой строительной пыли, жуткое впечатление довершала всклокоченная борода и длинные спутанные волосы.

- Как бы мне увидеть Яромира... Того глухонемого парня, который вырезает у вас силуэты, - спросил я и заказал черный кофе.

- А я почем знаю. Сегодня он и вовсе не заявлялся, а где шляется этот малохо-о-ольный, я понятнее не имею, - преодолевая мучительную зевоту, сообщил кельнер.

Нацедив мне в чашку какого-то едва теплого суррогатного пойла, он снова улегся на бильярд и захрапел с удвоенной силой.

Сняв со стены «Прагер тагблатт», я попытался скоротать время за чтением.

Буквы, словно букашки, разбегались по страницам, и я не понимал ни единого слова из того, что читал.

Шли часы, и вот уже окна окрасились в подозрительно темный синий цвет - странный оптический эффект, знакомый всем завсегдатаям ночных кафе с газовым освещением как верный предвестник наступающего утра.

То и дело заявлялись угрюмые шуцманы с зеленовато отсвечивающими петушиными перьями на касках - окинув заведение бдительным взглядом, они величественно шествовали дальше, бесцеремонно нарушая нежную предрассветную тишину грохотом своих тяжелых кованых сапог.

Потом заглянули трое солдат с воспаленными глазами - явно после бессонной, проведенной на посту ночи.

Похмельный дворник заказал рюмку шнапса.

И вот наконец он... Яромир!..

Парень так изменился, что я его вначале даже не узнал: глаза потухли, передние зубы выпали, волосы сильно поредели, а за ушами появились большие проплешины.

Радостный, что вновь, после стольких месяцев, вижу знакомое лицо, я вскочил и, подойдя к глухонемому, пожал ему руку.

Mнe сразу бросилось в глаза чрезвычайно странное поведение калеки: казалось, он чего-то боялся - все время поглядывал на дверь, беспокойно озирался... Всеми возможными жестами я пытался его ободрить и выразить ту радость, которую испытывал от встречи с ним. Однако, судя по настороженной улыбке, по-прежнему не сходившей с его осунувшегося и постаревшего лица, Яромир мне не верил.

И какие бы вопросы я ему ни задавал, глухонемой лишь беспомощно разводил руками, давая понять, что не понимает меня.

Как же мне найти с ним общий язык?

Эврика!

Я попросил у кельнера карандаш и нарисовал на салфетке лица Звака, Фрисландера и Прокопа...

- Что? Их нет сейчас в Праге?