Производственный роман

Но затем он вдруг утомился от постоянной готовности услужить, пресытился собственной благовоспитанностью. «Все были очень вежливы, тихи, элегантны, милы и беспардонны». У него же от этого заложило уши, в них гудело, как если бы там была вода, а ведь ее там не было. «Боже, Боже мой», — «Что ты бормочешь», — спросил его сосед, господин Миклош, поклонник литературы. «Дядя Миклош, давай слиняем отсюда, ради всего святого». — «Ша», — сказал умудренный опытом мужчина, А кавардак какой потом начался! Скандал, можно сказать. Мастер потянулся к корзинке с хлебом в центре, на обратном пути безжалостно сметя несколько бокалов с вином. «О-па», — воскликнул он и тотчас же, с опозданием, попытался подхватить бокалы, но только стряхнул салфетку господина Миклоша, попросил прощения, наклонился, попросил прощения, в это время, ударившись снизу головой об стол, опрокинул что-то новое. Покраснев, извинился перед обществом, которое повело себя жутко деликатно. Лишь понимающий и вместе с тем неодобрительный взгляд господина Миклоша свидетельствовал: он-то знает, о чем речь. Когда все усиленно запыхтели над судаком орли, он тихо прошептал господину Миклошу. «М-да, старик, — тут он повысил голос, пардон, — скажи, пожалуйста, блядь, сейчас чем есть-то?» Затем снова извинения по кругу. (А ведь, оказывается, кроме него еще многие не знали, что такое нож для рыбы.)

Поверхностную дребедень, водруженную на этот дипломатически-политический, умеренно демагогический пьедестал, он выносил с трудом; рвал и метал. «Ты был довольно примитивен», — сказал позднее господин Андраш. Он стоял согнувшись. «Каким он мог быть еще», — продолжала жужжать вышеупомянутая личность. Спустившись по ступеням, миновав ворота и дверь, они выбрались на свежий воздух. Он жмурился; пульс вечного города бился. «Думаю, я тоже стоял там совершенно на уровне вечного города».

— — — — —

К нему прибилась какая-то кошка. Заморыш и т. д.: словом, никакой шелковистости, округлости, кошачести. Имя: Марчелло. Печально сидел он в комнате, пожилая хозяйка принесла теплый плед и горячий чай. Тогда вошел малыш Карло. «Красивая у тебя кошка». — «Да». — «Как ее зовут?» — «Марчелло». — «А нельзя ли назвать ее Альберто?» — «Можно, — ответил мастер, — только ведь ее уже зовут Марчелло». — «Слушай. Давай договоримся». — «Хорошо». — «Пусть она будет Марчелло-Альберто». Он кивнул. Мальчик высунул руку в окно. «Дождь еще идет». Он повернулся, а рука все еще была снаружи. «Weisst du, mein Guter — знаешь, милый мой (немецкий); с этими словами он указал на кошку, — я бы с большим удовольствием на ней женился, но, думаю, это было бы нелегко». Чай, плед, дождь, кошка, мальчик — вот то, что было.

— — — — —

Ткнуть пальцем в сотрудника секретных служб, не смейтесь V этой шуткой: «насколько мне известно, у него трое детей».

— — — — —

«Знаете, маленький мой подмастерье, — да, конечно, знаете, еще бы! — мы, восточноевропейский Фауст, говорим: «Остановись!» тому мгновенью, когда не достает начальство».

— — — — —

Европейский рассвет застал его с пересохшим горлом. Господин Андраш тихо посапывал на соседней кровати. Он с помятой, бульдожьей мордой шатаясь вышел в коридор. «Капельку черешневой, прошу», — было сказано ему в лицо. Угощающий был хорошо одет, галстук на нем аккуратен. Взгляд мастера остался, как колотушка, холодным, безразличным предметом. «Хотя мне было немного страшно». «С черной этикеткой». Так как мастер на это явно отреагировал (рот его раскрылся, затем захлопнулся, как у карпуши, как у некоторыхкарпуш), с размахом добавил: «Клин клином». Мастер почувствовал защиту стены, вдоль которой — но сразу же! — он может прокрасться. «Благодарю за любезность», (Но это нам уже знакомо.) У второго мужчины блеснули зубы. «Как знаешь, дорогой». Коричневая кожа выдавала целенаправленного загоральщика.

— — — — —

его охватило такое желание по отношению к мадам Гитти, он стал так беззащитен перед волнами мощного чувства, что начал вертеться в кровати («как покойники поважней внизу») и даже, вертясь, испытывал прежнее чувство

— — — — —

(в помине) (демонстрация метода) Европа валялась у мастера в ногах и поглаживала волосы на голени мастера против шерсти. Могу сказать, что Европе повезло: если бы ей пришлось поглаживать ноги господина Марци (Гимнастический Клуб Ференцвароша), руки у нее были бы все в занозах!..