Производственный роман

Что за событие! Он просто стоит, будто врос в землю, а листы бумаги, порхая, слетают вниз. Что случилось? Случилось то, что мастер — как всегда — последним добрел до раздевалки, чтобы там вместе с товарищами по команде провести перерыв, который располагался между двумя таймами (ох уж это «между»); последним, потому что сначала ему нужно было отыскать язычок своей бутсы, ибо он был оторван и в пылу игры всегда ослаблялся, сбивался на сторону и ерзал, тогда он его выдергивал и швырял в сторону аута, хорошенько запомнив место, и в конце первого тайма «регулярно о нем забывал».

Итак, вместе с измочаленным язычком (вообразите себе этих двоих) он брел к зданию, когда… «Небо, друг мой, заслоняет огромный вертолет, тень его давит, звук хлещет, бурчит, клокочет и сбрасывает вниз эти листочки». Как огромные хлопья снега, изготовленные из переработанной бумаги листы с виньеткой порхали вниз; мастер останавливается, подставляет свое усталое, забрызганное грязью лицо дождю.

Дорогой петер свяжись со мной как-нибудь поговорим по душам коротко нет но наше уважение к вам отстается неизменным о твоей книге мы напишем с дружеским приветом будем польщены если со своими последующими трудами вы также обратитесь в нашу редакцию в первую очередь мы готовы опубликовать такие произведения в которых описывается стойкость и готовность к самопожертвованию и которые не превышают 8–9 печатных страниц с уважением и дружеским приветом.

«Будьте внимательны, киса моя, к этому «и». Оно может оказаться решающим». Итак, он стоял, замечтавшись, в вихре искусственного снега. Вертолет, большая стрекоза, упорхнул, внезапно глубокая тишина. Зрители внимательно наблюдают. Затем сзади, оттуда, где обычно стоит семья Либеро (если погода хорошая и все трезвые), кто-то крикнул: «Ты чего, Пети! Иди в душ!» — «Знаете, друг мой, это было не совсем доброжелательное замечание. Судить можно по Пети». — «Да иди ты к остальным и помойся!» — «Не обращайте на него внимания, Петерке, такие типы везде есть». Оказался он от центрального круга на стороне входа. И уйти хотелось, и остаться.

«Я прочел», — прогудел знаменитый человек Мастер взволнованно сидел на липком стуле из кожзаменителя, тогда еще с туманом неведения в душе, две руки зажав между двух ног, и ожидал именитого суждения. Его неопытность выпирала наружу, он полагал, что «прочтение» — это уже даже некая оценка по сравнению с «чтением», хотя и не мог придумать: какого характера это суждение. «Милый мой, ты очень талантлив». Мастер кивнул. (Не потому, что был согласен, а потому, что понял! Но кто же это сегодня сможет проверить? Кто?) Усики шевельнулись. «Слушай. То, что ты делаешь, очень интересно, но поверь мне, что и сам уже сталкивался с кое-какимитупиками» Мастер поверил этому без слов (начитанный он человек, в конце концов.) «Потому что то, что ты делаешь, — тупик, такой же самоцельный тупик, как у джойса сенткути и дьюлы, хернади». Мастер покраснел, потому что не рассчитывал на такую похвалу. Но затем выяснилось, что это была критика.

Уважаемый Петер Эстерхази мое начальство согласно с тем что это сочинение написано талантливым человеком, с которым надо поддерживать контакт если бы вы немного его подсократили это пошло бы сочинению на пользу и тогда мы могли бы его опубликовать петер ты с ума сошел такое в ежедневную газету быстро присылай другое и не делай из меня дурака привет а вообще-то чертовски хорошо чересчур хорошо мой дорогой друг у меня уже не было возможности перед сдачей рукописи позвонить или написать поэтому теперь вместе с корректурой сообщаю что две строчки нам пришлось вычеркнуть из твоей рукописи прошу тебя отнесись с пониманием и не переделывай по-старому с сердечным приветом.

Перед ним лежала издающая сильный запах корректура. Полтора года назад он сдал рукопись, и вот теперь плоды этого. И здрасьте-пожалуйста: червивые! Он изволил ходить взад и вперед на манер дикого зверя, бить хвостом и жалостно браниться. «Чтоб вам пусто было!..» Великий человек боролся. «Знаете, друг мой, это возмутительно! Как я дошел до того» чтобы думать о таком!» Уж простите, но, не правда ли, ему бороться с собственной трусостью и готовностью к уступкам, вместо того чтобы радоваться этой низменной сделке! Ему пришлось раскапывать в себе клубок справедливых (!) доводов относительно того, почему в самом деле можно вычеркнуть две помеченные строчки. Напр.: «Новелла не настолько хорошая, чтобы две строчки что-то в ней нарушили». Но в этот момент он встряхнул приличным конвертом: «Ну, да — тряс он им, — ну, да, однако же именно это и случилось». Малодушно размахивал он руками. «Какая разница! В Издании все-таки будет». Итакдалее — и так до позднего вечера. Или грудь в крестах, или голова в кустах, вот как непредсказуем творческий человек! Настолько неожиданны в нас выпуклости и провалы; человек, который сможет им угодить, должен быть не промах! Бедная Фрау Гитти и все те, кто за это получают зарплату!