Производственный роман

Организация первого перегибатакже связана с именем господина Арманда. «Кажется, в «Трефовой Семерке». Это был мой первый матч в первой». Изволил сильно закручиниться, это факт. «Ну, вы можете представить. Один заход пива, один шампанского. То есть вино с пузырьками. Это за один период,вы можете представить». Лицо Арманда вновь отливало красным от избытка чувств. Он сурово пел: «Крутится, вертит-ся!» Мастер был в таком состоянии, когда еще мог смеяться над тем да сем, «бедняга только потом загрустит» (слова господина Чучу). Что в самом деле произошло вследствие тряски в конце двойного 55-го. (А ведь казалось, что мастеру, тогда еще молоденькому и играющему со специальным разрешением, удалось очень ловко ухватиться! Но затем он вдруг изволил загрустить. Господину Фери, джентльмену с головы до ног, тогдашней защите и опоре, это обошлось в двадцать форинтов. Мастер с тех пор все пытается расплатиться. «Но уж теперь, друг мой, теперь уж он не отвертится!»То ли контролеру пришлось платить, то ли полицейскому, вспомнить уже невозможно. Но незабываемыми остались облегчение и тряска в новом — если предыдущий был «старым» — двойном трамвае, в котором «молодому спортсмену» снова можно было нормально ухватиться; это легкое потряхивание, которое тем и памятно, что не хотело заканчиваться. «Ехал большой двойной, ехал, ехал себе и поскрипывал, в то время как в разрыве гармонеобразного сочленения проглядывало небо, снова и снова».)

Господин Арманд помахал мастеру через стол в кабаке. Сквозь кроны деревьев просвечивало солнце, вместе е дрожащими листьями на большом дубовом столе шевелились тени, и менялся золотистый срез пива в кружках. «Ну-ка, паря. Иди сюда. Садись в тень старого пня». Впоследствии господину Фери раз в полгода, всегда в какой-нибудь критический момент, достаточно было сказать: «Гм-гм, тень старого пня, гм-гм». И от смеха все падали.

Господин Арманд вначале продавал большие надежды, в семнадцать лет его пригласили в «Клуб Хонвед», но именно тогда, летом, точнее, в начале лета, поскольку приглашение, вероятно, относилось к сентябрю, ни раньше, ни позже, он сломал ногу. Братец Пушкаш подмял его под себя на тренировочной игре. «Но Братец это не нарочно. Он был мужик что надо. Подыгрывал мне в первом тайме, а я носился, только пятки сверкали. Во втором тайме мы играли друг против друга. Тогда-то все и случилось. Братцу было очень жаль». — «Навещал тебя?» — «А, ничего в этом такого особенного не было. Да они, наверное, уж на Олимпиаду к тому времени уехали. Отнес он меня на край поля, подозвал двух болельщиков. Ну-ка, папаша, отнеси пацана в раздевалку. Как король. Так ведь Братец, он и был королем».

Но тогда все же по-другому было. Взять хотя бы эти матчи. Сотня. Это за вход. «Времена были говно, браток, но чтобы со всей душой — мы умели». — «Это да», — скептично сказал он. «Прижми вас послабже раза в два, так и не было бы никакого сражения с «Голи» в воскресенье». — «Мы победили». — «А, да я не об этом. Ты знаешь, как мы вместе держались?! Не полчаса перед матчем, как вы, а потом как угорелые на всякие свиданки… Мы, батенька, сбегали с последнего урока с приятелями, чтобы на рынке получить хорошее место грузчика, бабки в общий котел, а по-том в «Бетон» — играть до вечера на деньги. Между двух пожарных стен, четыре на четыре. Великие битвы камикадзе. А на стенах огроменные надписи, знаешь, да здравствует и долой, на злобу дня». Мастеру — когда он с ностальгией думал о тогдашнем коллективизме — вспомнился один его сон. На заводской стене, которую видно, если направляешьсясо стадиона в кабак, красными буквами было написано: да здравствует рабочий класс, и во сне мастера под этой надписью СТОЯЛО: ОТ ТОСКИ, ЛЮБЕЗНЫЙ ТИРИ, КРОВЬ МОЯ ЗАСТЫЛА. «Однако знаете, друг мой, я не люблю, когда рядом с молочным магазином или чем-то в этом духенаписано: Смерть всяким-яким! Особенно противно, если несколько букв размазано».Да, ему намного больше нравится, когда на стене нарисованы гигантские половые органы, ЭРЖИ ДУРА ПИШТИ ТЕБЯ ЛЮБИТ, штукатурка обваливается, и кирпичи так «безбожно краснеют», как будто сами являются частью рисунков.

Команда господина Арманда однажды побила даже команду Пушкаша! «Наверняка вполсилы играли», — ехидно заметил мастер. «Они-то? Ты что, они так выдавали, как в финале Чемпионата Мира. Там не было различий между матчами, там была любовь к игрек —«Но-но, — продолжал он, подобно природной стихии (которая, как мы ясно можем увидеть, получила воплощение в виде блага для общества), свои проказы, — а маленькие деньги — маленький футбол?» — «Это опять-таки другой вопрос», — сказал господин Арманд и, вопреки ожиданиям мастера, не рассмеялся. А ведь господину Арманду в самоиронии отказать было нельзя. «Футбол — это исключение».