Производственный роман

«Такой был идиот, что даже не заметил ловушки». — «Ловушки?» — «Да». — «А что случилось?» — прижималась к нему женщина. «Что случилось, что случилось. Меня заменили». Редко случается с ним такое; он не привык радоваться подобным вещам.«Эта пустая раздевалка! Еще копайся там в куче тапок и полотенец! С души воротит от такого изобилия, сказать по совести!»

В это время в сад уже пробрались молодые зеленые листья, а на деревья влезли почки и цветы с крыльями мотыльков. Никто не баланисировал на желтой сердцевине маргаритки, и никто не лежал на животе в траве, чтобы тайком поглядеть на ноги девушек. «Но, mon cher ami! Вон та Гиттина! Мало того: те Гиттины!» Да, уж: у Фрау Гитти ноги первоклассные;если подходить к женщине с точки зрения психологии: она — воплощение самых отчаянных юношеских мечтаний мастера!

По саду ощутимо распространялась Пасха: хотя Воскресение уже наступило, но все-таки так недалека еще страстная пятница. В душе у мастера — вопреки всему — вытянулась маргаритка (в этот момент она, естественно, перестала быть маргариткой), и он ничего не сказал. Его рука была в хороших руках. Они вдвоем, топчущие растительность сада, были подобны благодарственной молитве. Услышав доносящиеся со стороны столовой призывные голоса, мастер скатился (с грохотом скалы — Tu es Pertus и т. д.) под бок к Гитти. Маргаритка по исчезновении подошв медленно, как если бы у нее были мышцы, поднялась вместе с окружающими ее простыми, но отнюдь не менее таинственными травинками. «Знаете, так по стадиям; как будто бы в фильме; знаете, эти фильмы по природоведению». И стала маргариткой.

Но что за водевиль еще перед праздничным обедом случился по милости младших братьев мастера! Мадам Гитти поспешила вперед, чтобы помочь, он же потихоньку брел в сторону дома, перебирая свои мысли; «когда Того стал заходить с края», все-таки ему нужно было схитрить, оп, увернуться от бьющей ноги, еще раз, потом обманный удар, костлявый, противный полузащитник на земле, лицом в траве,оттуда смотрит вверх, «их взгляды встречаются», и мимо вратаря, перед линией ворот притормозить, буме, и не надо ему до самой сетки. «А-а-а-а». Горловой, терзающий сердце, ужасающий мозг крик наполнил дом, все его закоулки; мастер, в непосредственной близости от которого крик раздавался, чуть не умер со страху. «Ну и напугали же меня», — сказал он на более поздней стадии, перелистывая письма. «Да уж, — потряс он в тот момент одним приличным конвертам, —да уж, однако цели своей это достигло».

Он ударил. «Так я испугался». Потому что он обретался в областях духа, и эта спешка оттуда назад! Возвышавшаяся над ним тень повернулась вокруг собственной оси, после того как маленький, быстрый кулак мастера прогремел, как удар кувалды. Он почувствовал кулаком прикосновение к плоти и костям. Господин Дьердь — поскольку он был возвышающейся тенью — охнул от пришедшегося по позвоночнику удара, а затем его огромная туша как подкошенная рухнула к батарее отопления. Мастер, который за это время собрался с душевными силами, после того как увидел, что это его младший брат, не удостоил того даже взглядом, кипя от гнева, вошел во внутреннюю комнату. Он был чрезвычайно взволнован. «Болван».