Производственный роман

F"ur alle F"alle [36]за этим вспыльчивым выкриком: Дьердь! — «скрывались долгие годы противостояния». «Желваки на скулах», — повторил господин Марци прежний сигнал опасности. В этот момент мастер, движимый внутренним чувством, сиганул с торжественного сборища. «Пэссподи», — воскликнул он заранее, И вправду, как только он открыл какую-то дверь — вернувшись на место преступления, — то изволил увидеть вытянутую ногу. «Друг мой, рыдающую ногу!» Господин Дьердь стоял на коленях возле батареи, рук» его медленно, очень медленно сползала вниз по рубчикам, и всего великана сотрясал плач. По пыльной поверхности батареи устремлялись вниз роковые полоски от пальцев. «Что случилось, старик?» — наклонился мастер с испугом и, тяжело дыша, притянул к себе груз и поднял его. «Не будь дураком, я ведь совсем… ну, Дъердьечке,не плачь, ну, ну, не надо, ну: маленький мой». — «Ты совсем сдурел», — всхлипывал господин Дьердь. Мастер поддерживал рыдающего младшего брата, вплотную приблизившись к его лицу, которое раскисало от настоящих слез. «Господи, какая же голова у тебя здоровая», — невольно проговорил мастер и поглаживал господина Дьердя. (К несчастью, от того ужаса, в который его привел звериный рык, мастер забыл о болях в позвоночнике у господина Дьердя. Бедняга даже у костоправа в Словакии побывал.) Большое тело — минуя обедающих — повлекло себя в ванную. Он в это время плелся за ним вслед; стараясь быть полезным; но без особого успеха.

Господин Дьердь ополаскивал холодной водой распухшее, покрасневшее лицо. Однако мастера потихоньку охватывало отчаяние: господин Дьердь, убрав от лица полотенце, встал к зеркалу, выдавил угорь и попросил расческу, которую он с готовностью протянул. Чего темнить, брат прихорашивался перед зеркалом, мало того, пригладив — ладонью — назад прическу, сказал: «Засунь себе в одно место Венеру Милосскую, писателишка!» — «Свинья ты!» — выдавил мастер, признавая, что младший брат таким образом с его помощью сбросил свое прежнее «я», но господин Дьердь тотчас же охнул и согнулся возле раковины. Мастер, таким образом, не знал, что и думать. «Пойдем», — сказал он согнувшемуся в три погибели господину Дьердю, запутавшись, и тот, бросив последний взгляд в зеркало, — покладисто отправился за ним. Господин Дьердь хорошо умел почистить перышки, как павлин. Остальные не стали дожидаться гуляк и ели суп. «Он дурак», — указал господин Дьердь на мастера и с коротким охом сел к столу, чтобы наверстать упущенное.

Однако обещанный мной водевиль закончился не так, как короткий весенний дождь, он как следует полил, правда, уже не в таком темпе. «Тетечки» и «дядечки» раздувались от восхищения. Дядя Эдэн, который до старости сохранил свои усы и бороду в прекрасном состоянии, по очереди с Йозефом Веверкой нахваливал: «Лилко, этот суп — произведение искусства». Веверка произнес короткую речь, и мадам Веверка, крохотная, худенькая женщина, подтолкнула его: «Хорошо сказал, отец». В этот момент — из-за большой спешки, вероятно, — из руки господина Дьердя выскользнула вилка, простучала по тарелке и поскакала дальше. Господин Марци рыкнул: «В чем дело, приятель? Вынь кузнечика из столового прибора». Что потом было! Предваряя это, нужно еще добавить, что перед ними плескался изумительный суп!» — «Остатки, друг мой, остатки. Но приправлен был очень искусно!» И поскольку на матовой поверхности коричневого супа шевелились мутными зеркальцами пятна жира, мастер, склонившись к тарелке, немного закочевряжился. Поэтому, вероятно, и случилось так, что на шутку о кузнечике мастер прыснул в суп, составляющие которого (тминные зернышки? горошек? или перец?) наподобие участливых мух так и полетели над столом.