Производственный роман

«Если дело не пойдет, — со скукой пожал Шанта Сабо плечами, — я прикажу расселить ваших домашних». — «Пусть хоть кто-нибудь попробует до них дотронуться», — сказал тихо отец мастера. «Вы получили официальную бумагу. Я поставил на нее печать», — сказал тот, но отступил на шаг. «Так вот, слушайте внимательно», — сказал отец мастера и отвернулся к матери мастера (которая стояла там как посторонняя; заинтересованная в происходящих событиях посторонняя) и попросил от нее бумагу о высылке, ту самую страшную бумагу. «Так вот, слушайте внимательно. Читать вы, конечно, умеете». Мужчина, ожидающий произведения из графьев в рабочие, чуть перебарщивал. Он ткнул ее совсем близко под нос Сабо. Мастер хорошо помнит этот (или один: такой) ноздреватый стариковский нос. Пиршество красок! Красный, розовый, лиловый! Тысячи переходов, определенности и неопределенности! А бугорки!» «Как свекла. Изумительный».

Шанта Сабо мгновенно отдернул нос — счастливчик — вместе с лицом! — как будто там пролетала оса, з-з-з. Отец мастера ткнул в печать: «Так вот, видите. Если вы мне пришлете такую печать, а не ту, на которую сами подышали и прислали сюда с мальцом Балинтом, тогда я отсюда перееду». Ни в коем случае нельзя утверждать, что семья мастера была запанибрата с ГБ, а смотрите-ка, на этот раз именно эта печать все же помогла расставить все по местам. Шанту Сабо у кабака уже ждали остальные крупные птицы помельче. «Ну?!» — «Д-да, ива, праблема. У ентого графа от гбво бумажка!»

Отец мастера, после того как хорошенько отлупил мастера, потому что тот затаскал утенка (не то что господин Дьердь: он, о, горе, двенадцать утят забросил в отверстие туалета; «они так хорошо пищали», —привел он труднооспоримый довод), сел на краю галереи и сидел, очень долго-долго.

«Старик, как ты ешь», — элегантно набрасывался господин Дьердь на отца, который и вправду оставлял крошки. Он посмотрел вслед крошкам, волосы, как от ветра, упали на лицо, мужчина стал измученным и беззащитным; а ведь какие кресла обнимают тебя, цвета глубокие, — а лицо все равно белое, как кость. Кость. Наполовину приподнявшись, сгорбившись, он стряхивал с себя крошки, со свойственной мужчинам безалаберностью — — — —

Вспахать плугом холм Андриша — — — — —

«Выпить немного неочищенной палинки». И вернуться в белых одеждах домой на третий день. («Сыночек, зачем ты скулишь в непроглядной тьме? Зачем головой разрываешь подушки и комкаешь простыню зачем? Зачем в кулаках твои руки даже наутро, готовые к драке, зачем?»)

— — — — —

«Так просто, беспощадно, мурлыкая что-то — — — — —»

— — — — —

(Весенний сезон подходил к концу.) Натянул он поводья, притормозил. Мастер стремился на Радио, на запись. «Какая-нибудь болтовня будет». На площади Мадача он попал в огромную пробку. Казалось, движение в сторону улицы Дохань быстрее, и, может быть, стоило даже выбрать более длинный путь, но он до тех пор взвешивал все «за» и «против», пока не проскочил перекресток: проехал его: так что теперь выбора не было. К тому же сломались как дворники, так и поворотный сигнал, так что он под вялым дождем снова и снова высовывался, чтобы вытереть лошади лоб, высушить подглазья и шоры. (Приятного мало. — Э.)Перед Музеем он все-таки нашел место для парковки, но уже напрасно бежал по улице Шандора Броди — а прохладный и воистину неприятный ветер продувал милую, но вот только тонкую синюю куртку, — он опоздал.

После того как у ворот его строго и на совесть, однако, на вкус мастера, чуточку неприветливопроверили, он поспешил в «Пагоду», где его уже ждал Автор передачи, а также господа Атилла и Сабольч, оба поэты. Они перебросились парой слов о том о сем, затем ворвался Режиссер передачи, в шуршащей коричневой штормовке. Мастер попросил Автора Передачи договориться с Режиссером Передачи, чтобы он был первым, потому что у него в 4 часа футбольный матч на острове Обудаи, куда по крайней мере три четверти часа езды, а уже без пятнадцати три. «Вы прозаик?» — спросил в Студии Режиссер Передачи. «Да». — «И хотите играть в футбол». — «Да». — «В такую погоду». — «В такую погоду». Режиссер теперь поднял голову. «Ничего себе мешки», — подумал мастер пера и одобрительно кивнул при виде измученного лица стареющего мужчины. Тот продолжал шипящий диалог. «Поздравляю». «Это мог бы сказать и я», — подумал он, но всего лишь любезно сказал: «Спасибо».

Студия не была пуста, рядом с арфой сидела женщина, арфистка. «О, настоящая арфа», — прошептал он в сторону женщины. «Знаете, друг мой, и об этом уже заходила речь, очень успокаивает, если рядом с арфами сидят арфистки. Очень». — «Боже, вызвать арфу для таких текстов», — пропищал Автор Передачи. «А что, — улыбнулся господин Атилла, как школьник, — арфа Эола, которую треплет сквозняк». — «Здесь нужно закрыть двери». — «Жаль».