Производство пространства

Читать пространство? И да и нет. Да: ибо «читатель» дешифрует, декодирует. «Говорящий» выражает в дискурсе свои передвижения. И все-таки – нет. Социальное пространство никогда не бывает чистым листом, на котором написаны (кем?) сообщения. Пространство природное и пространство городское перегружены. В них все – черновик и путаница. Знаки? Скорее указатели, множество пересекающихся предписаний. Если где и есть текст, след, письмо, то в контексте правил, интенций, порядков, в смысле социального беспорядка и порядка. Является ли пространство значащим? Безусловно. Что оно означает? То, что надо или не надо делать. Эти предписания отсылают к власти. Но сообщение власти всегда невнятно и путано, причем намеренно. Оно скрыто. Пространство говорит не все. Оно говорит главным образом о запретном (интердикции). Его способ существования, его практическая «реальность» (включающая и его форму) коренным образом отличается от реальности (здесь-бытия) писаного объекта, книги. Оно – результат и причина, производящий продукт, а также ставка в игре, средоточие проектов и действий, введенных в игру этими действиями (стратегиями), а значит, предмет пари о будущем: эти пари высказаны, но всегда не до конца.

Существует ли код пространства? Да, их несколько. Что семиолога не пугает. Он выстроит последовательные уровни интерпретации и определит наличие остатка, который способен подорвать всю расшифровку. Хорошо. Но указатель – это не знак. Указатель – это действие, разворачивающееся в данном пространстве и предписанное им в результате некоего выбора, впрочем ограниченного: пространство упорядочивает, потому что предполагает порядок, а значит, беспорядок. Как «сцена» предполагает обсценное. Интерпретация идет уже потом, в нагрузку. Пространство отдает приказы телу; оно предписывает или запрещает жесты, маршруты и пути. Для того оно и произведено; в этом его смысл и конечная цель. Чтение – всего лишь не самая осмысленная изнанка послушания (на личностном уровне), самого по себе слепого, спонтанного, переживаемого, и слегка избыточная награда за него.

Таким образом, если в знании чтение пространства – насколько такое чтение возможно – стоит на первом месте, то в генезисе оно стоит на последнем. «Чтение пространства» романских церквей и их окрестностей (поселений или монастырей) никоим образом не позволяет понять или предвидеть пространства церквей, именуемых готическими (со всеми их условиями и предпосылками: городами, революцией коммун, активностью цехов и т. д.). Это пространство, прежде чем быть прочитанным, было сначала произведено (и произведено не для того, чтобы быть прочитанным и узнанным, а чтобы быть пережитым телесными, живыми людьми в их городском контексте). Иначе говоря, чтение идет после производства, кроме тех особых случаев, когда пространство произведено специально для того, чтобы быть прочитанным. Встает вопрос, насколько читабельность является критерием. Судя по всему, пространство, рожденное (произведенное) для чтения, – самое обманчивое, самое поддельное из всех пространств. Графический эффект читабельности скрывает стратегические намерения и действия. Это не более чем оптический эффект. Монументальность всегда заставляет прочесть нечто очевидное; она говорит, чего хочет, но гораздо больше утаивает. Политический, военный, в пределе – фашистский монумент скрывает под знаками и поверхностями, якобы выражающими волю и мысль коллектива, волю к власти и произвол власти. Его знаки заслоняют одновременно и возможное, и время.