Произвольный этос и принудительность эстетики

Его деятельность также не укладывается в рамки «классического» немецкого профессора. Работа в качестве редактора журнала Musée Labyrinthe вскоре сменилась должностью научного руководителя Высшей народной школы (Volkshochschule) Штуттгарта. В 1969 году он ра­ботает в университете Сарагосы (Испания) в качестве приглашенного лектора по программе DAAD. Вероятно, интерес к испанской культуре, прекрасное владение язы­ком и стали причиной того, что в дальнейшем его «до­мом» стала Испания, университет Сарагосы. Однако это только начало большого странствия: лекции, выставки, презентации, доклады в университетах Германии, Чили, России и, наконец, Белорусии. С недавнего времени

[8]

Бенно Хюбнер — постоянный и желанный гость Минс­ка, а его намерение изучить русский все больше стано­вится реальностью.

Работы Бенно Хюбнера не менее интенсивно кочуют из языка в язык: бесчисленные рецензии, эссе, статьи и пе­реводы в Stuttgarter Zeitung, Der Spiegel, Editoren-Verlag, Klett-Verlag Германии, Passagen-Verlag Австрии, EL Dia, Mural de Luna, Riff Raff, UnaLuna, Ayuntamiento de Zara­goza Испании, Journal of Pragmatics Дании, Universidad Central de Bayamon США. Это уже вторая его работа, пе­реведенная на русский язык. Статья «Во имя Другого, или Другой в свете его исторического становления Другим» (1998) вышла в сборнике От Я к Другому (Издательство ЕГУ «Пропилеи», Минск).

А.Лаврухин

[9]

ПОСЛЕ НИГИЛИЗМА: АПОРИЯ АВТОНОМНОГО ЧЕЛОВЕКА

Сюзанне,которой я по-прежнему,вопреки всем взглядам искоса,до и после ее смерти следую

Тенденции эмансипации и освобождения от теократи­ческих, антропологических и физиократических гете­рономии¹, которыми характеризуются, прежде всего, последние два-три столетня со времени оседлости, по­дарили нам сегодняшнего раскрепощенного автономно­го человека, ничем и никому не обязанного, но постав­ленного перед вопросом, что делать, где применить свои метафизические² избытки энергии. Так поставленный вопрос провоцирует ответ: человек может проецировать в будущее цель, находящуюся вне его Я, двигаться к этой цели и тратить избыток своей энергии и излишнее вре­мя на ее достижение; либо ему придется нацелить свою избыточную энергию и время на собственное Я, приво­дя себя в движение для того, чтобы в будущем освобо­диться от своего Я. Ему необходимо расходовать себя либо в Другом³, либо как-то иначе. Он может вызывать какие-нибудь изменения в мире и в этом смысле быть полезным, либо ему нужно что-то вызывать в себе пси­хически, чтобы избавляться от сиюминутных чувств и быть бесполезным, лишним. Первый ответ на экзистен­циальный мета-физический вопрос я называю этичес­ким, второй — эстетическим. Когда даны различные, со­вершенно противоположные ответы на один и тот же практический вопрос, возникает другой вопрос, имею­щий универсальный, теоретический характер: каково отношение между этикой и эстетикой. В Де-проецированном человеке я попытался выявить нечто вроде этоса эстетики. В данной же работе я попытаюсь обосновать этос в эстетике, т. е. выявить эстетику этоса. И если я

[11]

здесь еще добавлю, как уже намечалось в Задолжавшем себе будущем⁴,что во имя зтоса на протяжении истории непрерывно осуществлялся террор одних людей против других, что и сегодня люди терроризируют других из эстетических побуждений посредством символической эстетики террора и что имеется, таким образом, нечто вроде этоса террора или эстетики террора, то путаница понятий покажется полной. Хотя, может быть, эти по­нятия никогда не обозначали того, что происходило на самом деле, как, скажем, при эстетическом оправдании зверств. Какое же отношение имеет террор в первом слу­чае к этосу, а во втором — к эстетике? Предположение об этих взаимосвязях, наряду с другими современными философами (здесь я имею в виду, прежде всего, Ниц­ше), было высказано еще Киркегором: «Впрочем, зло никогда не оказывается таким привлекательным, как при эстетическом воззрении на него; этически очень важно то, что зло никогда не желали определить в эстетичес­ких категориях»⁶. Апель также имеет в виду эти взаи­мосвязи, когда говорит об «эстетике зла» как о след­ствии «эмансипации эстетического» от рассудочных из­мерений истины и добра. Он считает, что «это развитие, опять же опосредованное Ницше, в настоящее время привело к такой ситуации, когда идея этического добра поставлена под вопрос не только благодаря сциентизму-редукционизму тотального поверхностного просве­щения, но и одновременно благодаря тотальной эстети­зации идеи зла, которая впервые была проблематизирована на кризисной стадии морального сознания»⁷. Чего Апель не замечает или не упоминает, — так это на­личия этоса зла.