Произвольный этос и принудительность эстетики

ется с ним, определяется таким образом, что Я движет­ся в направлении к Другому, трансцендирует, эк-зистирует. Итак, формула Я=Я читается не как закостенелая формула, поскольку Я как раз хочет быть не только Я, не оставаться лишь Я. Оно стремится вовне, прочь из заточения Я=Я. из неподвижности, из нудного течения времени, лишенного событий, из состояния, в котором оно вновь и вновь стоит у себя поперек дороги и споты­кается о собственное Я только потому, что оно, неопре­деленное, не способное к определению через Другого, обречено каждое мгновение понукать себя, стимулиро­вать к психическому изменению, психическому превра­щению в Другого, к движению — ради того, чтобы жить. Если я полагаю, что основания мета-физической де­ятельности лежат в скуке, т. е. в эстетическом как в пси­хическом, эмоциональном движении, и если я рассмат­риваю скуку в какой-то мере как a priori для того, чтобы человек, подверженный скуке и вынужденный избав­ляться от нее, мог действовать не только непосредствен­но из-за нее, но также ради ДРУГОГО, ради цели, то следовало бы показать, как Другое для Я может консти­туироваться таким образом, что Я действует уже не не­посредственно от скуки, но благодаря опосредованию Другим, ради ДРУГОГО. Или, короче говоря, мне те­перь следовало бы показать, как этическое может быть основано в эстетическом. Предположения о том, что это возможно, у меня были уже давно, однако лишь два-три года назад они приняли свои очертания после того, как в Де-проецированном человеке я указал не только на негацию метафизики, этоса, смысла, Другого (Бога), но и на эстетическое как на компенсацию негации смысла, а ос­нование эстетического усмотрел опять же в скуке. За­тем в той же работе исходя из ситуации де-проекции радикальной автономии человека, ее апории, я поста­вил вопрос о ре-проекции, о возможности нового этоса,

[72]

с современной точки зрения, как альтернативы по отно­шению к вынужденности или необходимости эстетичес­кой компенсации. Прежде всего я принимал во внима­ние масштабы ущерба, наносимые потребительской эсте­тикой окружающей среде. Правда, присоединяясь к Homo ludens Хёйзинги и другим, я попытался уже в Де-проеци­рованном человеке выстроить цепочку «скука — игра — ма­гическое — культурное - целенаправленное действие». Однако были оставлены без внимания этические вопросы в узком смысле слова, а именно: не имеют ли этос вообще, т. е. в изначальном, антропологическом смысле, а также этика и мораль свои a priori в скуке как мета-физическом стимуле для превосхождения своего собственного Я и про­ецирования себя на Другое.

Если скука в своих манифестируемых и латентных формах, вследствие ликвидации метафизики, смысла и т. д., является ныне экзистенциальным и социологическим фактом и является из-за своей невыносимости, смертель­ности перманентным поводом к своему снятию, то, по-мо­ему, есть основания предполагать, что метафизика в каче­стве Другого, в качестве этоса, является продуктом или ответом на мета-физическую потребность человека трансцендировать свое Я к Другому, чтобы не быть лишним, напрасным. Вопросы о способности людей к жертвам вплоть до самопожертвования могут получить разреше­ние при учете этой мета-физической потребности или, лучше, метафизического ответа на мета-физическую по­требность в трансценденции. И при этом не важно, о ка­ких метафизиках идет речь, о каких Богах, о каких идеях, целях, конституирующих для Я того ДРУГОГО, ради ко­торого оно эк-зистирует.

Можно и нужно ужаснуться, если подумать о том, сколько людей отдали свои жизни ради пустого ИМЕ­НИ, ради НИЧТО (в онтологическом смысле), т. е. зря, напрасно, но, с другой стороны, следует согласиться с

[73]

тем, что с субъективной точки зрения эти люди прожи­ли жизнь эк-статично, насыщенно. Так, Ницше считал, что лучше хотеть ничего, чем ничего не хотеть, и поэто­му брал на себя бремя Сверхчеловека, исходя из своего horror vacui.Об этом свидетельствуют, например, такие высказывания: «...то, что я при исполненной невыноси­мых страданий жизни все же направляюсь к цели, уже искупает суровость и тяжесть жизни»²; «...все тоскливо, болезненно-dégoutantV; «это численное превосходство болезненных, по меньшей мере, затуманенных дней со­вершенно ничего не говорит вселенной об отчаянной скуке, в которой пребывает всякий и без "distraction глаз"»⁴.

Впрочем, тем легче нести ответственность за наш «те-оцид», если мы признаем антропогенное происхождение богов из нашей мета-физической потребности. Множество зачастую противоречивых и претендующих на исключи­тельность богов все же совсем не то, что онтологическое доказательство подлинного Бога. И если задуматься о патриотизмах и прочих фанатизмах всех мастей, то нуж­но и здесь спросить себя, кто должен платить за насы­щенную, эк-статическую этическую жизнь, даже если эта жизнь в конце концов сама пожертвовала собой, и за что платить?