востояние, человек событийно проецируется на мир -в эстетическом образе жизни непрестанно зияет бездна между Я и миром: де-проецированному на свое собственное Я человеку приходится из-за отсутствия проекции вновь и вновь стимулировать, погонять себя. Этический человек живет во временном континууме, филотопически, целеустремленно, вертикально; эстетический человек живет во временном дисконтинууме, от мгновения к мгновению, топофобически, в отторжении, пространственно, горизонтально. Мне кажется важным следующее: этический человек, проецированный на ДРУГОЕ, руководствуется ИДЕЯМИ, ВООБРАЖАЕМЫМ, неизменным, чтимым, мотивирующим деятельность, опосредствующим его отношение к миру; при этом не важно, как я не раз подчеркивал, соответствует ли этим идеям сигнификат, репрезентируют они нечто или ничто. Напротив, эстетическому человеку, де-проецированному на свое Я, приходится в своем непосредственном отношении к миру непрестанно обольщаться чувственно воспринимаемым, чтобы избегать себя. Этический эк-зистенциально обязанный человек повсюду окружен ожиданиями, тогда как от эстетического человека, с его эстетической точки зрения, никто и ничего не ожидает: ни Бог, ни общество, ни человек. Здесь я спрашиваю, не забывая о взаимосвязях между этосом и эстетикой, показанных уже Киркегором в дилемме «или-или»: не вытеснил ли сегодня эстетический человек этического? Это было бы логическим следствием отступления и падения человека от идеализма к сенсуализму, от метафизики к
* Предел, конец (греч.). Ср.: эсхатология. ** Здесь и сейчас (лат.).
[111]
няшнем эстетическом человеке, непосредственно подверженном зрительным и слуховым впечатлениям в той мере, в какой он перманентно обусловливается этикетками, медиальными идеями потребительского общества.
Я еще раз резюмировал эти отчасти разрозненные определения этического и эстетического образа жизни, повторил ранее сказанное и еще повторю в дальнейшем. К этому меня принуждает специфика данной проблематики, которая, во-первых, требует систематичности, однако, во-вторых, все время колеблется туда-сюда между историческими экстремумами, началом человека и настоящим временем. С другой стороны, повторения служат методологической цели, постоянному представлению и подтверждению той проблематики, которая и для меня не является сама собой разумеющейся, непрестанно ускользает и, таким образом, требует новых начинаний и разработок. При этом я осознаю, что танцую на канате, натянутом над совершенно изорванной научной страховочной сетью. Я надеюсь посредством осторожных аналоговых спекулятивных конструкций и определенной когерентности развиваемых здесь мыслей возместить недостающие знания в далеких мне областях, например в этнологии, культурной антропологии.
Утверждая, что этическое основано на эстетическом, я подразумеваю, что эстетическое фило- и онтогенетически предшествует этическому (говорить об эстетическом образе жизни здесь уместно преимущественно с позиций наших дней); что человек, как это можно показать на примере детей и некоторых животных, изначально играл раньше, чем хотел и мог своей игровой деятельностью (и здесь мы покидаем животный мир) влиять на что-то в мире и быть полезным другим; до того, как физически или идеально влиять на что-либо в мире, он хотел что-то побуждать и изменять в себе. Когда я говорю здесь вообще об изменении, не следует исключать
[112]
.того, что человек хочет также и сохранить, удержать в мире некоторые преходящие вещи, уносимые потоком времени, и что деятельность, таким образом, нацелена не только на изменение действительности, но и на защиту ее от изменчивости.
Всякому действию, магическому, техническому, стратегическому, этическому или коммуникативному, ориентированному на некоторое изменение действительности, предшествует стремление к аффектации, эмоциональности, эстетическому вообще. Это стремление к движению и деятельности, которое создает психическую аффектацию, а затем влияет на вещи в мире, есть не что иное, как стремление к экстазу, к трансценденции Я, основанное на мета-физической потребности, т. е.