терминированности ею и действовать так, что он своей деятельностью в мире по отношению к природе и людям мог способствовать чему-то позитивному или предотвращать нечто негативное? Затем, как такая деятельность, обусловленная представленной целью, нередко отсрочивающая непосредственное удовлетворение потребностей, стала нормой общественной деятельности? Я считаю, что Хёсле опирается на ложную аналогию, когда исходя из действенности законов природы, существующих независимо от человеческой воли, независимо от человека вообще, предполагает также существование независимого от человека нравственного закона. Применительно к человеку я бы сказал, что закономерность природы прекращается как раз там, где природа произвела человекоподобных, одаренных разумом существ, которые телеологически сами себя определяют, создают свои собственные законы и тем самым способны высвободиться из непосредственного каузального плена природы. Словом, природный детерминизм произвел на свет людей как телеологических существ или, точнее, существ, осознающих
Что же касается каузального и телеологического типов мышления в области эстетики, упомянутых выше, то как раз их отрицание породило сегодняшнюю эстетику в качестве компенсации метафизической утраты телеологии. Под телеологией здесь я понимаю поставленную на метафизическую основу гетерономную ТЕЛЕОЛОГИЮ, т. е. ТЕОЛОГИЮ. Другой вопрос заключается в том, не определяют ли современные свободные художники своим искусством
[20]
пании. Но с тех пор, как живописцы обладают лицензией писать не ландшафты, а картины, многие художники и эстеты слепы к тому, что причиняет боль, обладая анэстетизацией [anästhetisiert] к нужде и человечески необходимому [not-wendiges] образу действия4. Это же касается и большинства
В соответствии с этим очевидно, почему современная философия, интересующаяся проблемами человека и, прежде всего, экзистенциальными проблемами сегодняшнего времени, времени плюралистичного, гетерогенного и многими уже некрологизируемого
[21]
дывается в указанную дихотомию и данная книга. Марквард, как и большинство философов и поэтов Нового времени и наших дней (от Баумгартена, Шлегеля, Шиллера, Гете, Бодлера, Ницше, Киркегора до Адорно, Лиотара, Ваттимо, Вельша и др.), рассматривает эстетику в качестве следствия и компенсации распада метафизики, как следствие расколдовывания модерна, требующего нового околдования искусством. С другой стороны, он ратует за полимифы, обычаи, историю, чтобы найти противовес метафизическому остыванию и отчуждению, утрате интимного отношения сегодняшнего человека к миру5.