Прокаженные

- Комиссия… — проворчал Перепелицын. — Я не принял бы машину с таким валом, а если уж пришлось, то надо было непременно отремонтировать тогда же.

- А что такое?

- Трещина, — и снова провел пальцем по тому месту, где тянулась желтая ниточка масла, выступавшего из глубины трещины. — Оставить ее так — значит, крышка всему валу, — и уставился на Гордеева: дескать, видишь, что получается…

Гордеев так и потемнел.

- Что ж теперь делать?

Перепелицын присел на крае шек вала, задумался. Все с ожиданием смотрели на него.

- Выходит, скверно? — спросил наконец Гордеев.

- Да, хуже, чем я думал. — Перепелицын вдруг оживился, встал. — Но это ничего, пустяки…

- Значит, не безнадежно? — повеселел Гордеев.

- Чего ж тут безнадежного? Бывает, не такое делали…

- Вот за это спасибо, — уже совсем просиял Гордеев. — Когда ж ты думаешь его сдать?

- А вам как бы хотелось?

- Разумеется, скорее.

- Сколько времени, по-вашему, могло уйти на новый вал?

- Думаю, месяца три-четыре, — и с заметной тревогой уставился на Перепелицына.

- Гм, — задумался тот и, сняв шапку, погладил блестящий лоб. Затем посмотрел на Маринова, точно спрашивая его о чем-то.

Маринову показалось, будто в глазах Перепелицына пробежала какая-то лукавая искорка, значения которой он не мог понять.

- Ну, хорошо, — не торопясь продолжал мастер. — Вы даете на новый вал три-четыре месяца? Едва ли. По-моему, и за полгода не сделают. Но пусть — четыре месяца…

В мастерской установилась тишина. Затаив дыхание, Гордеев смотрел на Перепелицына.

- А мы, — продолжал тот, смотря перед собой думающими глазами, — мы ведь ближе Ленинграда… — и засмеялся.

- Укладывайся в три, — не утерпел Гордеев.

- Мы это дело, — продолжал Перепелицын, точно не слушая его, — сварганим ровно в два месяца.

- И щель? — страшно обрадовался Гордеев.

- И щель.

- Вот за это, товарищ, спасибо, — приблизился он к прокаженному мастеру и хотел пожать руку, но Перепелицын отвернулся и принялся поправлять свою повязку.

Они уехали, поставив непременным условием Маринову — немедленно сообщить заводу о трудностях, могущих возникнуть при ремонте, особенно, если понадобятся какие-либо инструменты, материал. Гордеев предложил даже прислать в помощь Перепелицыну двух человек. Но люди не понадобились.

…Вал привезли в лепрозорий двадцатого октября, а двадцать четвертого ноября Маринов затянул «хомут» на пострадавшей "щеке".

Заделка оказалась не столь сложной операцией, как думал сначала Маринов, который почти безотлучно находился в мастерской, выполняя различные поручения Перепелицына.

Для устранения трещины надо было выстругать два параллельных паза во всю длину «щеки», на глубине трещины, так, чтобы в эти пазы вошли стержни "хомута".

Работа отняла пять дней, потребовав десятки рабочих, которые приводили в движение «гроб» — так Перепелицын называл свой станок.

Но после заделки оказалось: одна половина вала тяжелее другой, а такой разницы в весе не допускали технические требования. Пришлось выверять и балансировать — и опять ушло трое суток. Трещина была ликвидирована.

Маринов, отдавший ей вместе с Перепелицыным много бессонных ночей и хлопот, радовался, как ребенок.

Ромашка Питейкин — прокаженный мальчик, который сделал когда-то дерзкую попытку добраться до не виданного им города и был возвращен с полдороги встретившимся Туркеевым, крутился в мастерской с раннего утра до поздней ночи. Он горячо переживал все волнения. В этот день, когда была заделана трещина, он кинулся к Маринову:

- Дядя, теперь вы повезете меня в город?

Но минута оказалась неудачной — Ромашка зацепил за ключ, лежавший на станке, ключ упал, угодив Перепелицыну на ногу, и тот шлепнул Ромашку.

- Прямо горе какое-то, а не парнишка! — с досадой глянул он на него.

Весь восторг и надежды на поездку в таинственный город пошли прахом.

Ромашка обиделся, хотел заплакать, но раздумал и уныло побрел к отцу, в кузницу. Впрочем, на следующее утро явился как ни в чем не бывало. Опять вертелся под ногами.

Маринов ему сказал:

- Ты не обижайся, а насчет города подумаем…

Палец новой шейки был уже расточен, вставлен и заклепан, весь ремонт вчерне завершился двадцать седьмого ноября, а к вечеру двадцать восьмого вал был отполирован. Двадцать девятого Маринов повез его в город. С ним увязался было и Ромашка, но в самую последнюю минуту его сняли с подводы.

В течение нескольких недель и Маринов и Перепелицын почти не спали.

Работы хватало всем. Глубокими ночами, когда весь лепрозорий погружался в темноту, в слесарной мастерской горел яркий свет.

Казалось бы, что напряженная работа должна изнурить и без того больного человека, но странно: Перепелицын посвежел, лицо его приобрело здоровый цвет, усталости он не замечал и утверждал, что "здоровье — на полный ход".

Первые дни ему мешала перевязанная рука, потом он сбросил повязку, хотя язва гноилась. В самом разгаре ремонта Маринов остановил взгляд на руке мастера — язва засыхала. Обрадовался, удивился. Сообщил Сергею Павловичу. Туркеев сказал: