Прокаженный

Впрочем, беседы, как таковой, не было. Главнокомандующий спрашивал, очкастый отвечал, а если ответа не было, в разговор встревал одетый в белое. Голос у него был на редкость неприятным, скрипучим, менторски-занудным.

— Давайте-ка лучше посмотрим. — Главнокомандующий кивнул очкастому, тот потянулся к пульту, и на противоположной стене высветился экран.

Фильм был красочный, снятый очень натуралистично, с неожиданных ракурсов. Кровь текла рекой — это резали сначала белую овцу, затем голубей и наконец кур, кабинет наполнился истошными криками, сопровождаемыми ритмичным боем барабанов.

— Идет обряд «пересечения вод», — пояснил очкастый. — Вот этот, в центре, — хуанган, то есть жрец.

— Барабану здесь отводится центральная роль, — встрял одетый в белое. — Считается, что кожа его сделана из солнечного света, и тот, кто прикоснется к нему, получает энергию светила.

Главнокомандующий как-то странно посмотрел на него, а эрудит продолжил блистание интеллектом.

— Вообще-то, посвящение помимо обряда «пересечения вод» связано еще с двумя — ритуалом Солнца, который называется «радас» (его высшее божество — Дангбе, то есть бог змей), и церемонией, посвященной Петро — тому, кто одаривает верующих магической силой.

На экране тем временем двое хуанганов принялись произносить заклинания над миниатюрным гробом:

Зо вав-ве собади собо калиссо
Мэть-Каррефо, мве мем кириминал.
Муа ремезье лоа-йо
Гран Буа, луври байе мве
Барон-Симетьер, ленвуа мортс.

Одетый в белое пояснил:

— Они освящают свое творение именами дьявольской троицы — мэтра Каррефо, повелителя перекрестков и демонов, Гран Буа, владыки ночной земли, и барона Субботы, повелителя кладбищ. Как только подарок отправится по назначению, его получатель умрет.

— Ладно. — Главнокомандующий снова закурил и задумчиво произнес: — Все это хорошо, но важен конкретный результат. Вы, надеюсь, не забыли, какой прокол вышел в прошлом месяце с тем журналистом?

В кабинете повисла тишина, затем очкастый поднялся:

— В настоящее время методика отлажена полностью, результаты у нас теперь не хуже, чем у «тон-тон-макутов» на Гаити.

— Применяем новый состав, с повышенным содержанием дурмана вонючего или манцинеллы, что позволяет добиваться нужных параметров с высоким уровнем процентной вероятности, — красиво вклинился в беседу обладатель белого халата и, приподнявшись, нажал кнопку на пульте.

На экране появился просторный бокс, в котором размещалось человек пятьдесят мужчин в больничных халатах. Их движения были медленны и неуклюжи, на лицах застыло идиотическое выражение, и напоминали они больше оживших мертвецов.

— Вот, — с гордостью повел рукой очкастый, — не надо ни спецпсихушек, ни лоботомии — им уже не до политики. Отвоевались…

— Це дило. — Главнокомандующий одобрительно крякнул. — Впечатляет. И не бойтесь новых путей. — Он встал и выразительно посмотрел на очкастого: — Дерзайте. Кто ищет, того всегда найдут…

Алексей Фомич Трезоров занимал средних размеров двухкомнатную квартиру в сталинском доме. А в общении он оказался дядькой простым и компанейским. Принял трепетной дланью запотевший пузырь «Абсолюта», одобрительно хмыкнул — лишней не будет, и повлек Сарычева в комнату. После напряженного трудового дня служители телемузы активно отдыхали — за столом помимо Трезорова размещались уже знакомый майору оператор с подбитым носом и какой-то мужик в очках, бабочке и подтяжках, а перед ними стояла чуть початая бутыль «Смирновской». Два уже опустошенных флакона были задвинуты под стол.

— Прошу! — Сарычеву поставили стул, шмякнули на тарелку полкило закуски и налили штрафную.

— За знакомство! — с трудом поднялся очкастый обладатель кис-киса, оказавшийся каким-то там ответственным выпускающим Ивановым. — Будем.

А уже через полчаса, когда все перешли на «ты» и на «Абсолют», он виснул на шее Сарычева и остервенело кричал:

— Шура, ты даже представить себе не можешь какое дерьмо это наше телевидение — собачье, смятку, в проруби!

Потом глаза его закрылись, и, интеллигентно икнув, он вырубился. Спать выпускающего положили на диванчике.

— Не обращай внимания, Саша. — Трезоров улыбнулся, закурил «Пел-мел». — А вообще-то он прав, канал наш — это большая выгребная яма, и мы скользим по самому ее краю. Чуть оступился, и ты по уши в дерьме или с пулей в башке валяешься в парадной…

Косел он медленно, видимо, сказывалась длительная практика.

— Леша, ты про маньяка передачу делал? — Сарычев неожиданно посмотрел репортеру в глаза и хрустко разломил вдоль хребта вяленого леща.