Прокаженный

Как-то незаметно прошли два часа после того, как дорогой и горячо любимый вождь поздравил свою стаю с праздником, всего было выпито и съедено изрядно, а кое-кто, перебрав уже, погрузил свою рожу в салат «Столичный», когда раздался звук мотора и к заведению со стороны помойных баков подъехала седьмая разновидность «Жигулей» небесно-голубого цвета. За рулем ее виднелся молодой лихач кровей кавказских и, услышав напутствие: «Гела, габариты потуши, а двигатель пускай работает, Бог даст — мы быстро», понимающе кивнул: «Да, батоно Дато», — затем хлопнули дверцей, и на очищенный от снега асфальт вылезли аспирант с законником.

Приблизившись к служебному входу, осторожно, чтобы не делать лишнего шуму, ударом кулака Титов пробил покрытую кровельным железом дверь и, отодвинув засовы, вместе с вором зашел внутрь. Миновав заставленный лотками полутемный коридор, они очутились на кухне, и, оглушив двумя ударами пьяненьких уже поваров, аспирант двинулся на громкие звуки музыки — лабали незабываемое: «…взял гоп-стопом мишуру, будет чем играть в, „буру“…» В это время послышался бодрый голос: «Федя, как насчет осетрины?» — и показался халдей в черном смокинге, при бабочке и с красной рожей. Через мгновение он уже был никакой, и, напялив на себя его лепень, Титов приблизился к проходу и глянул.

Посередине зала стоял ломившийся от жратвы и бухала здоровенный Т-образный стол, где-то посадочных мест на шестьдесят, по правую руку от него размещалась невысокая эстрада с чуть теплыми деятелями культурной сферы, и над всем этим великолепием разливался, видимо, способствующий пищеварению мерцающий розовый полумрак.

За своей спиной Титов услышал металлический щелчок, — это законник раскладывал приклад дивного творенья умельца Калашникова, оборудованного соответственно обстоятельствам ПБС — прибором бесшумной стрельбы, — как-никак праздник все-таки, — и коротко спросил: «Который?» Сулакашвили пару секунд всматривался в полумрак, и наконец раздался его свистящий шепот: «Вон тот, налево от блондинки в диадеме», — и аспирант увидел плотного мордоворота с цепким, пронизывающим взглядом, который смачно жрал шашлык по-карски непосредственно с шампура, при этом норовя его острием заехать своей соседке прямо в густо накрашенный глаз. Та ловко уворачивалась и, улыбаясь, приятную беседу не прерывала, а Титов, схватив поднос и неторопливо приблизившись к жующему, почтительно сказал: «Извините, наш повар приготовил сюрприз, но вначале хочет, чтобы вы одобрили, не слишком ли пикантно?» Протолкнув могучим усилием глотки кусок мяса в пищевод, любитель шашлыков осклабился, и, промычав: «Ну, давай посмотрим», с шумом от стола отвалился, и, держась на ногах не совсем твердо, двинулся за аспирантом, причем сразу же с соседнего места поднялся высокий, плечистый обапол и направился следом.

Как только процессия скрылась из вида присутствующих в зале, Титов махнул рукой и, не обращая более внимания на тело сразу же рухнувшего на пол амбала, твердо взял застывшего от ужаса мордоворота за горло и тихонечко пальцы сжал. Захрипев, тот начал медленно опускаться вниз, а уже через мгновение вытянулся около аспирантовых ботинок, и подскочивший Архилин тут же принялся вязать его по рукам и ногам, негромко приговаривая: «Чушок параличный, скоро ты у меня заголубеешь».

Этого Титов уже не слышал, в голове его вдруг снова зазвучало камлание, и, вняв громоподобному: «А самая вкусная добыча — это ужас и омерзение в сердце умершей в позоре женщины», он улыбнулся и под недоумевающий шепот законника: «Ты зачем туда, сейчас шмалять буду» — быстро выдвинулся в зал и щелкнул выключателем.

С небольшой паузой под потолком вспыхнули лампы, ярко высветив красные, размякшие от выпитого хари мужчин и развратные — у их дам, а когда Титов вышел на середину и произнес негромко: «Стоять», все звуки смолкли, и присутствующие замерли на месте.

Аспирант притопнул ногой, глянув при этом в направлении эстрады, и сейчас же лабухи затянули надрывно: «Постой, паровоз, не стучите колеса», а все общество поделилось: мужчины отошли налево, а дамы встали напротив. Было видно, что находятся они в каком-то подобии сна: глаза их стремительно наполнялись ужасом и непониманием происходящего, но противиться чужой воле было выше их сил, и от ощущения людской беспомощности Титов громко и радостно рассмеялся.

«Вот дает жизни!» — раздался за его спиной восхищенный голос Архилина, даже забывшего про своего калаша и взиравшего на происходившее с изумлением, а аспирант вдруг почувствовал, что руки его стали подобны когтистым лапам оборотня Тала, в голове опять запульсировал звук бубна, и, издав бешеный крик ярости, он кинулся к ближайшему представителю сильного пола.