Прокаженный из приюта Святого Жиля

Все краски вмиг точно стерли с лица девушки, мужество покинуло ее. Какое-то мгновение она стояла почти неподвижно, внезапно обмякшая. Лишь один-единственный раз ее губы сложились в протестующее «нет!», так, впрочем, и не прозвучавшее. Затем щеки ее еще более побледнели и стали белее снега. Она поднесла руку к сердцу и рухнула вниз подстреленной птицей, превратившись в охапку бесформенного, измятого золотого шитья.

Служанка Мадлен торопливо подбежала и засуетилась вокруг нее. Все остальные женщины тоже приблизились и окружили маленькое, словно растекшееся по земле тело. Пикар вскрикнул, скорее злобно, чем участливо. Нагнувшись, он схватил девушку за запястья и вознамерился рывком поднять ее на ноги. Она была для родственников позорищем и посмешищем, им хотелось убрать ее поскорее с глаз долой. Кадфаэль не мог не вступиться, покуда они не удушили бедняжку своими длинными юбками или не вывихнули ей кисти. Он нырнул в гущу сгрудившихся женщин и оттеснил кумушек в сторону.

— Спокойствие, дайте ей продохнуть! Она в обмороке, не поднимайте ее пока!

По другую сторону от Иветы находился брат Эдмунд. Он был сведущ в подобных приступах и теперь решительно поддержал травника. И поскольку настоятель Радульфус стоял рядом, гостям трудно было отвергнуть авторитетную помощь тех, кто обычно занимался больными в этих стенах. Даже Агнес отступила назад, хотя с ее лица не сходило выражение мрачной настороженности. Кадфаэль опустился на колени перед девушкой, подложил ладонь под ее золотистые пряди и приподнял ей голову.

— Сложенный плащ ей под голову! И где брат Освин?

Симон сбросил с себя плащ и торопливо свернул его. Получилось нечто вроде подушечки. Из толпы остолбеневших послушников выбежал Освин.

— Пойди принеси мне пузырек с уксусом из мяты и щавеля, он на полке у двери. И еще бутыль с питьем из горьких трав. Да побыстрей!

Кадфаэль мягко опустил голову Иветы на скатанную Симоном подушку, затем взял девушку за руку и принялся не спеша растирать ей запястья. Лицо ее, на первый взгляд просто белое, отсвечивало болезненной голубизной, точно осколок чистого льда. Преданный Освин примчался назад так же поспешно, как убежал; больше того, он принес именно те лекарства, которые были нужны. Нет, все-таки он был не безнадежен. Брат Эдмунд встал на колени с другой стороны от Кадфаэля и поднес к ноздрям Иветы бутылочку с уксусом. От нее резко и остро пахнуло мятой со щавелем. Стало видно, что ноздри девушки расширились и затрепетали. Грудь ее, словно от кашля, слегка всколыхнулась, и заострившиеся черты лица постепенно смягчились. В себя она, однако, по-прежнему не приходила. Но стоявший у изголовья дядюшка успокоился и предоставил племянницу заботам медиков. Ему было не до нее. Кипевшая внем злоба искала выхода и требовала отмщения.

— Можно ли тут сомневаться? Он вырвался на волю безоружным и не имел надежды вооружиться. Только человеку, лишенному всех других средств, придет в голову душить голыми руками. Он, каналья, большой, сильный, он мог такое проделать. Да ведь никто больше и не держал обиды на Юона. А Люси был зол на него, и сильно зол. Жажда мести в конце концов и довела мальчишку до крайности. Теперь это смертник! Теперь его надо травить, как бешеную собаку, пристрелить, лишь только объявится, ибо он опасен для окружающих. Его удел — виселица!

— Мои люди сейчас прочесывают леса и сады, разыскивая его, — коротко сказал Прескот. — Они приступили, как только дозор передал, что нынче утром в Форгейте на тракте видели неизвестного. Правда, еще не рассвело, и они видели его только мельком. Лично я вообще сомневаюсь, что это был Люси. Скорее какой-то мелкий воришка, орудующий по ночам в курятниках. Но погоня продолжается и будет длиться до тех пор, пока мы не поймаем Йоселина Люси. Все, кого я мог высвободить, уже заняты ею.

— Возьмите моих людей, — с готовностью предложил Пикар, — да и людей Юона. Все мы теперь связаны одной общей целью — выловить его убийцу. У вас теперь нет сомнений, что убийца — Йоселин Люси?

— Дело выглядит куда как ясным. Налицо все признаки отчаянного поступка, совершенного из ненависти. Мы не слышали, чтобы у Домвиля был сейчас еще какой-нибудь враг.