Прокаженный из приюта Святого Жиля

Йоселин облизнул пересохшие губы, подбирая нужные слова, однако аббат ждал молча, не приходя юноше на помощь. Ивета толке с тревогой пристально смотрела на юношу, опасаясь, что тот поведет себя слишком благородно и, стало быть, слишком глупо, ибо полагала, что Йоселин честно заслужил ее руку.

— Отец, — начал юноша, — опекуны этой молодой леди поступили с ней несправедливо. Теперь ее дядя мертв, а ее тетя, даже если и могла бы опекать саму девушку, едва ли получит право распоряжаться всем ее значительным состоянием. И я прошу вас, отец, отныне взять ее опеку на себя, ибо я уверен, что в этом случае с ней будут обращаться благородно и по достоинству и что она, как того заслуживает, будет счастлива. Если вы обратитесь с таким прошением к королю, он не откажет вам.

Аббат немного подождал, не произнося ни слова, затем скупо улыбнулся.

— Это все? — спросил он. — Ты ничего не просишь для себя?

— Ничего! — выпалил Йоселин, что выдало в его словах не что иное, как высокомерие аристократа.

— Зато у меня есть своя просьба, отец, — вмешалась Ивета, недовольно сжимая в своей руке руку юноши, который отказывался от претензий на нее. — Я прошу вас не держать зла на Йоселина и считать его моим ближайшим другом, ибо я люблю его, а он любит меня. Я обещаю повиноваться вам во всем, если вы возьмете на себя мою опеку, но я не расстанусь с Йоселином, никогда не полюблю и не выйду замуж за другого.

— Подойдите ко мне, — вымолвил аббат, не в силах сдержать улыбку. — Полагаю, нам будет лучше посидеть за ужином в моих покоях и обсудить планы на будущее. Спешить нам некуда, а поразмыслить следует о многом. Размышление после молитвы первое дело, однако размышлять лучше за трапезой и стаканчиком вина.

Еще до вечерни шериф со своими людьми привез в обитель тело покойного Годфри Пикара. Тело положили в часовне и зажгли свечи, дабы осмотреть его. Необагренный кровью кинжал Пикара нашли в траве, в нескольких ярдах от трупа, как раз там, где нашел его Кадфаэль и куда положил вновь. Кинжал вложили обратно в ножны на поясе покойника, однако никто не мог объяснить того странного обстоятельства, что обнаженный кинжал лежал в траве без следов крови.

Пикар был мертв, его убийца, убивший к тому же своего дядю, находился за решеткой в замке Шрусбери. Если в этом втором убийстве и были кое-какие странности, то никто, кроме брата Кадфаэля, не обратил на них внимания. Впрочем, на некоторое время эти странности и его поставили в тупик, как озадачили бы они и людей шерифа, дай они себе труд задуматься о них. Пикар был задушен голыми руками, хотя у него был кинжал и явно было время вытащить его из ножен. Вытащить — да, но не обагрить кровью. А убийца умертвил его голыми руками, ибо, похоже, был безоружен.

Ночь стояла тихая. Свечи горели ровно, и в свете их пламени были хорошо видны вздутое лицо покойника, искусанный язык и помятое горло. Низко склонившись, Кадфаэль долго разглядывал следы, оставшиеся от сильных пальцев, которые заставили Пикара расстаться с жизнью. Однако Кадфаэль не вымолвил ни слова. Да его никто и не спрашивал. К полному удовлетворению шерифа, он получил ответы на все свои вопросы.

— Завтра надо будет взять с собой какую-нибудь кобылу, чтобы выманить серого жеребца из леса, — заметил Прескот, закрывая полотном лицо Пикара. — Конь этот хороший, дорогой. Вдова, если захочет, может продать его в Шрусбери за хорошие деньги.

Исполнив свой долг в отношении покойного Пикара, Кадфаэль извинился и пошел проведать брата Марка. Он нашел его в теплой комнате раскрасневшимся и, похоже, уже пришедшим в себя после доброго ужина и переодевшимся в сухую одежду. Тот уже собирался просить дозволения вернуться к исполнению своих обязанностей в приюте Святого Жиля.

— Подожди меня немного, брат, — попросил его Кадфаэль. — Я составлю тебе компанию. У меня есть там одно дело.

А пока что у него было дело здесь, в обители, и касалось оно двух молодых людей, которых он нашел в приемной аббата и которые, судя по всему, вовсе не нуждались в его обществе, ибо нашли себе куда более могущественного покровителя и вполне доверяли ему, что, видимо, отчасти объяснялось изрядной порцией доброго вина, снявшего страшное напряжение этого вечера. Поэтому Кадфаэль ограничился тем, что выказал аббату знаки почтения, принял от молодых людей изъявления горячей благодарности, обменялся на прощание многозначительными взглядами с аббатом Радульфусом и предоставил всех троих их беседе, которая развивалась в благоприятном для них направлении и затрагивала, похоже, имена не только присутствующих.