Проказы разума

В нашей части палаты находился только Леонид Шутов, Георгий где-то носился. Шутов лежал под капельницей, штативы с капельной системой стояли и возле моей кровати и кровати Сухарева, но, поскольку мы отсутствовали, медсестра поставила капельницу только Леониду. Он, вытянувшись, лежал на кровати, лицо у Шутова было напряженным, глаза полуприкрыты, на лбу выступила испарина. Когда я вошел в бокс и сел на свою кровать, он открыл глаза.

– Игорь, мне что-то нехорошо, – пожаловался он и свободной от капельницы рукой потянул за ворот футболку, словно это была удавка, захлестнувшая шею. – Вызови медсестру.

– Да без проблем, – пожал я плечами и нажал на находившуюся рядом с моей кроватью кнопку с символичным изображением на ней медсестры.

Где-то невдалеке в коридоре раздался сигнал вызова, и там, как обычно в таких случаях, загорелась лампочка, указывающая, в какую именно палату вызывают медицинского работника.

А Леониду становилось все хуже и хуже.

– Черт, кажется, я сейчас… – Это были последние слова, которые членораздельно сумел произнести Леонид Шутов. Далее он захрипел, судорожно схватился за горло, уже не обращая внимания на иглу от капельницы в вене, обеими руками и стал дергаться.

Я подскочил с кровати, на которой только что удобно устроился.

– Что с тобой, Леня?! – воскликнул я озабоченно.

Шутов ничего не сумел сказать в ответ. Он стал красным, как плащ тореадора, потом затрясся, язык у него вывалился, и мне стало ясно, что это агония. Медсестра не шла, и ничего удивительного в этом не было, ибо скорее всего она находилась не на посту, а бегала по палатам, ставя капельницы.

Я выскочил в коридор и громко позвал:

– Сестра!!! Сестра!!! Пациенту дурно.

Примерно полминуты спустя из одной из палат выглянула худенькая, губастенькая, синеокая, не лишенная миловидности девица лет тридцати с каштановыми до плеч волосами и гладкой, матово отсвечивающей кожей.

Гм, приятная молодая особа. Что-то я ее раньше не видел.

– Что случилось? – спросила она, недовольная, видимо, тем, что ее отвлекают от работы. – Чего кричишь как оглашенный?

– Да там мужик умирает! – воскликнул я, тыча рукой в сторону своей палаты.

– Так уж и умирает? – не поверила мне девица, однако быстро вышла в коридор и скорым шагом направилась мою сторону.

Я побежал вперед, показывая, куда именно и к кому идти. Ступив в палату, понял, что мы опоздали. У Леонида с хрипом вырвался последний вздох, он сначала выгнулся, а потом обмяк.

Вошедшая следом за мною медсестра тотчас поняла, что больной отдал Богу душу. Она метнулась к нему, вырвала из руки Леонида иглу от капельницы, отшвырнула штатив, сложила крест-накрест ладони и, положив их на грудь мужчины, стала надавливать.

– Врача позови! – крикнула она мне, не отрываясь от своего дела.

Я пулей вылетел из палаты, домчался до коридора, глянул в обе стороны его и увидел неподалеку слева возле двери указатель «Ординаторская». Метнулся в ту сторону, распахнул дверь, влетел в «предбанник», затем толкнул вторую дверь, крикнул:

– Там больной умер, помогите!

В небольшой комнате, плотно заставленной столами с компьютерами, сидел наш лечащий и в этот воскресный день дежурный врач Андрей Михайлович Фролов. Вид у него был сосредоточенный, он что-то печатал, однако тут же оставил свое занятие, сорвался с места и выскочил в «предбанник» и следом за мной в коридор. Я помчался впереди, показывая дорогу, куда бежать.

Мы ворвались в бокс, медсестра по-прежнему делала непрямой массаж сердца, но, судя по ее выражению лица отчаявшегося человека, усилия медика были напрасными.

Врач молча дернул кровать за спинку так, что она отлетела от стенки на середину комнаты, подбежал к безвольно лежащему Леониду и, оттолкнув руки медсестры, сам положил свои ладони на грудь Шутову и принялся с бо́льшим усилием, чем девушка, надавливать на грудину.

– Делай искусственное дыхание! – бросил он ей.

Медсестра, двумя пальцами защемив Леониду нос, набрала в грудь воздуха и плотно прижала свои губы к его губам. Раздув щеки, сделала выдох, Фролов в этот момент замер, давая возможность грудине Леонида распрямиться, а потом снова начал надавливать на его грудь. В течение нескольких минут попеременно врач и медсестра делали Шутову искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, но напрасно: оживить покойного уже, увы, было нельзя.

– Все, потеряли, – проговорил Андрей Михайлович и вытер ладонью выступивший на лбу пот. – Бросай это занятие, – сказал он медсестре и со злым выражением лица покинул бокс.

Медсестра следом за Фроловым вышла из палаты, а потом и я – находиться в одной комнате с трупом не очень-то приятно. Я сел на диванчике напротив ресепшен, решив дождаться, когда увезут покойника, чтобы вернуться на свою кровать.

Неизвестно каким образом, но слухи о смерти уже разнеслись по отделению, и вскоре прибежал запыхавшийся Георгий Сухарев, прослышавший о кончине нашего с ним соседа по палате.

– Как это случилось, Игорь? – с ходу напористо заговорил он.

Я был очень расстроен случившейся на моих глазах трагедией, обсуждать которую мне не хотелось, потому буркнул: