Проказы разума

Я вышел из закутка, прошелся по этажу и ни на одной двери, выходящей на балкон, не обнаружил ручек. Не было их и на окнах. По всей вероятности, все ручки в нашем отделении были убраны для того, чтобы неадекватные больные нашего отделения не вышли на балкон и не открывали самостоятельно окна и не вывалились на улицу. Что ж, судя по контингенту неврологического отделения, такое вполне могло случиться. Однако мне от этого было не легче – открыть ведущую на крышу вестибюля дверь требовалось позарез. Я вышел на лестничную площадку – и здесь ручки отсутствовали. Поднялся на этаж выше, где располагалось терапевтическое отделение. Здесь контингент, по-видимому, был адекватный, надежный, контролирующий свои действия, а потому ручки имелись. Но вот чтобы выкрутить два винта, прикрепляющих ручку к раме, инструмента у меня не было, но в палате имелся перочинный нож, который мне принесла по моей просьбе Настя. Я сходил в свой бокс, прихватил из тумбочки перочинный нож и вернулся к интересующему меня окну. С помощью имевшейся на перочинном ноже отвертки я выкрутил два винта, удерживающие ручку в раме, и вытащил ее. В руках у меня оказался своего рода универсальный ключ от всех дверей на балконы и крышу и окон нашего отделения.

Я спустился на этаж ниже, зашел в закуток и, поднявшись на две ступеньки, вставил в отверстие двери ручку и повернул ее. Дверью пользовались редко, но тем не менее она, хоть и неохотно, мне поддалась. Я шагнул за нее. Дверь была балконной, а следовательно, по проекту ручки должны были находиться с двух сторон от нее, а потому отверстие было сквозным. Я сунул в него с обратной стороны двери ручку, потянул дверь на себя и снова закрыл ее на повернувшийся язычок.

Сыро, по-осеннему ветрено, и я поежился, пожалев о том, что не прихватил из палаты олимпийку, – в маечке холодновато.

Я прошел по крыше с кое-где пробивающимся на ней мхом к окну ординаторской. За ним было темно, что лишний раз подтверждало, что в комнате никого нет. Наверняка если дежурный врач из нашего отделения, то он находится в специальной комнате дежурного врача. Я толкнул окно, оно оказалось запертым. Перешел к другому окну, толкнул его – то же самое. Но это меня не остановило. Так что действовать можно спокойно. На оконных рамах не предусмотрены ручки со стороны улицы, а потому сквозных отверстий, как на двери в местах, где установлены ручки, в рамах не имелось. Я достал из кармана складной нож, выкинул лезвие и, прикинув, в каком приблизительно месте находится отверстие ручки, стал ковырять раму. Хоть ремонт в отделении сделали, оконные рамы в нем не меняли, они оставались старого образца, то есть не пластиковые, а деревянные, дерево уже порядком прогнило, и мне не составило большого труда проковырять отверстие именно в том месте, где находилось гнездо для дверной ручки.

Я вставил свой «универсальный ключ» в отверстие, повернул – оконная защелка послушно опустилась вниз. К счастью, на верхнюю защелку окно не было заперто, рама открылась, и я скользнул в ординаторскую. Плотно прикрыв за собою окно, постоял некоторое время, прислушиваясь и дожидаясь, когда глаза привыкнут к темноте. Вокруг было тихо, кажется, моего проникновения в ординаторскую никто не заметил.

Когда глаза привыкли к темноте и предметы, находившиеся в комнате, стали более-менее видны, я осторожно, чтобы не сбить стул и не уронить что-нибудь со стола, прошел между столов к стене, нащупал на ней выключатель и включил свет. В ординаторской, как я уже говорил, стояло несколько письменных столов, но я знал, какой именно принадлежит Фролову, приблизился к нему и сел на стул. На столе был рабочий беспорядок, стояли стопки бумаг, заключений, исследований, историй болезни. Они-то, собственно говоря, меня и интересовали. Не все, конечно, а только тех, кто умер. Я отыскал истории болезней Петра Горелова, Виктора Протасова, Георгия Сухарева и Леонида Шутова, достал из кармана телефон, активировал на нем фотоаппарат и последовательно, страницу за страницей, перефотографировал все страницы из истории болезней умерших пациентов. Работа была объемной, но делать все равно нечего, да и торопиться некуда, впереди целая ночь, так что временем я располагал и справился с поставленной задачей за двадцать минут.

Положив на место истории болезней, я выключил в ординаторской свет и приблизился к окну. А когда вылез на крышу… на меня напал неизвестный. От верной гибели меня спасло только чудо, а возможно, шестое чувство, ибо я, занимаясь, по сути, противозаконными действиями – влез в ординаторскую и рылся в вещах доктора Фролова, – был наэлектризован, готов к любым неожиданностям и сумел среагировать. В общем, когда я ступил на крышу, ко мне метнулась тень с ножом в руке. Кто это был, я разглядеть не мог, потому что неизвестный предварительно выключил в коридоре дежурное освещение и на крыше была абсолютная тьма, я видел лишь силуэт и блеснувшую неизвестно каким светом отраженную сталь клинка.